Рагана

Старшая подошла ко мне и положила руку на плечо. Прикосновение напомнило мне, как когда-то береза опустила свои ветви, приветствуя меня в лесу – обычном, живом лесу. Уже в который раз почудилось, что лаумы только выглядят как люди, но на самом деле давно уже стали кем-то иным. Кем-то, кто близок Чаще – но не миру Яви. Ее голос звучал тихо, а слова били в самое нутро:

– Вспомни, сколько раз ты подвергалась гонениям из-за своего дара – чудесного, призванного нести свет и спасение? Как часто тебя называли отродьем, клеймили нечистью и прогоняли прочь, угрожая лишить жизни? Всего этого не было бы, если б не зависть дейвасов и людей. Подумай хорошенько: хочешь ли ты продолжать жить в нынешнем мире, когда можешь изменить его и вернуть ему добро?

– Вот только было ли добром то, что вы стали использовать свой дар, чтобы свергнуть князя? А, свободные целительницы? Захотели власти, да такой, чтобы никто и слова не смел сказать, и начали убивать негодных. Вы расплатились за собственные амбиции. Вы сами виноваты в том, что произошло.

Голос Совия резанул по ушам, и я словно очнулась от чар, навеянных напевной речью Старшей. О чем он говорит? Яросвета выпрямилась и зашипела, теряя сходство с человеком:

– Заткните его!

Одна из лаум щелкнула пальцами, и на шее дейваса сжалось туманное кольцо. Он захрипел, царапая кожу ногтями. Старшая улыбалась, глядя, как он корчится. Я прикусила губу, разрываясь от непонимания, кто из них говорит правду. В то же время я видела: оба верят в то, что говорят. Вот только у любой правды всегда есть несколько лиц.

Глаза Лиса начали закатываться, и я не выдержала:

– Хватит! Прекратите! Он же нужен вам для обряда, что будет, если вы угробите его сейчас?!

Старшая неохотно махнула рукой, и кольцо расширилось. Совий рухнул на пол, кашляя и с жутким хрипом пытаясь вдохнуть. Кое-как справившись с собой, он поднял голову и криво улыбнулся мне сквозь упавшие на лицо огненные пряди волос, припорошенные серой пылью.

Я подняла взгляд на Старшую:

– Я устала и хочу отдохнуть.

– Пойдем, – кивнула лаума. – Я провожу тебя.

Она указала на клетку:

– Следите за ним! Служители Дейва всегда были мерзавцами, и у них было достаточно времени, чтобы практиковаться в своем главном умении. И оповестите всех – Белая кровь наконец воссияла. Скоро мы вернемся в Явь, сестры!

Лаумы ответили ей звериным воем и клекотом, ничуть не напоминая мудрых целительниц, живущих в ладу с миром. Я отвернулась от них и пошла за Старшей, всеми силами уговаривая себя не оглядываться.

* * *

Лаумы походили на высохшие коряги.

Если когда-то в их телах и были краски, то сейчас они все стерлись, оставив только белое и серое. Я подцепила прядь собственных волос. Лаумы танцевали вокруг белого пламени, высоко подпрыгивая и припадая к земле. Их косы змеились вокруг худых тел, потрескивали вплетенные в них амулеты из серой глины, какие-то палочки и обрывки тканей.

Старшая глядела на меня сквозь пламя, такое же седое, как вскормившие его водяницы. Я чувствовала ее взгляд, словно коготь, скользящий по лицу: чуть дернись, и надорвет кожу, пустит кровь. Я упорно смотрела в огонь, пляшущий в гнезде из сухих серых ветвей. Краем глаза заметила, как к Яросвете подошла молодая водяница с деревянным подносом в руках. На нем стояли грубо сработанные глиняные стаканы, в которых плескалась густая темная жидкость, и глиняная же тарелка. Стопкой возвышались ноздреватые лепешки, пар от которых смешивался с дымом костра. Яросвета взяла лепешку и принялась отщипывать от нее маленькие кусочки, закидывая их то в рот, то в танцующий огонь. Лаума ждала, не разгибая спину, пока наконец Старшая не кивнула ей. Девушка двинулась вкруг костра, и я не сразу поняла, что она идет ко мне.

Мой взгляд заполошно метнулся по сторонам, но гибкая худощавая водяница уже кланялась мне, протягивая угощение. Я невольно принюхалась: в желудке не было и маковой росинки с того мига, как мы с дейвасами ступили под сень Чащи, и я была уверена, что вот-вот почувствую голод. Но он все не приходил, и даже вполне приятный запах свежего печева, приятно щекотнувший ноздри, не пробудил сосущую пустоту в животе.

Я качнула головой, отказываясь от угощения. Лаума не изменилась в лице и исчезла так же молча, как появилась. Я снова уставилась в пламя.

Годы в Чаще научили водяниц выживать. Их движения были скупы, шаг беззвучен, дыхание едва улавливалось. Когда кто-то из жительниц Убежища вдруг появлялся рядом со мной, я невольно шарахалась от испуга. Но бесшумнее всех двигалась Яросвета.

Вот и сейчас она опустилась на нагретый камень подле меня, неощутимая, словно навья.

– Ты не ешь нашу пищу, – помолчав, спокойно сказала Старшая.

– Я не голодна, – я сложила руки на коленях, надеясь, что их дрожь не слишком заметна.

– Или боишься сказок о том, что тот, кто вкусит еды в загробном мире, станет его частью?

– В любой сказке есть крупица правды. В последнюю седмицу я только и убеждаюсь, как это верно.

Яросвета ухмыльнулась – вроде бы спокойно, но мне почудилась тень, скользнувшая по ее лицу.