Рагана

Он стоял у открытого окна, неотрывно глядя на меня. Дейвас скинул рубашку, и рассвет золотил его сухощавое жилистое тело. Похоже, холод его совершенно не тревожил. С такого расстояния я не могла понять, что выражают его глаза. Он не окликнул меня и вообще не издал ни звука, только смотрел. Я прикусила губу, поправила капюшон и дернула Пирожка за поводья. Каждую секунду я ожидала, что дейвас поднимет тревогу, закричит: «Хватай лау-мово отродье!», но предрассветная тишина так и осталась непотревоженной. Я все же завернула на ярмарку, где торговцы еще только раскладывали товар, быстро купила самое необходимое, чтобы эта ужасная поездка не оказалась совсем уж провальной, вскочила в седло и была такова. За спиной оседали клочья тумана, мешаясь с обычным, вполне естественным. Стражники зевнули, не обратив на меня ни малейшего внимания. Копыта Пирожка выбивали снежные вихри из дороги, и в такт его движениям я умоляла всех богов сделать так, чтобы все произошедшее скорее позабылось.

Но, как обычно, боги меня не услышали.

* * *

Я никому не рассказала о том, что произошло в городе. Анжей пропал. Его родители хоть и беспокоились, что от сына давно нет вестей, но выглядели не слишком опечаленными. Может, он состряпал какую-нибудь лживую историю, уезжая из дома. Я наблюдала за стариками со стороны и не могла понять, почему они не разглядели тени, живущие в их сыне. Но чужая душа – потемки. И я постаралась забыть как можно быстрее о боли и липком ужасе беспомощности, которые испытала по вине черноволосого парня.

Природа медленно просыпалась от зимнего сна, и вместе с нею пробуждались навьи твари. Пока еще они были вялыми и ленивыми, словно змеи, греющиеся на солнце, и я по-прежнему чаще лечила обычные человеческие болезни да разбитые носы.

В тот день, когда все изменилось, я как раз уходила от очередного мальчишки, слегшего с горячкой. Весенний лед коварен, но слушать предостережения в юном возрасте мало кто умеет. Вот и он не удержался, сунулся на реку, а подтаявшая корка возьми да проломись. Хорошо, приятели помогли, вытянули на берег.

Я неспешно шла домой, когда меня догнала Калина, местная портниха. Пряча глаза, сунула в руки корзину с глухо звякавшими глиняными горшочками. Шепнула на ухо: «Это тебе к чаю, побаловаться», – обняла быстро, но крепко, и убежала прочь. Тихая улыбка упрямо не желала покидать мое лицо. Дочь Калины была подругой Аники и тоже не любила меня. Когда у старшей дочери головы случалось плохое настроение и она начинала перегавкиваться со мной, припоминая все мои грехи, истинные и вымышленные, подружка всегда ей подпевала. Сама Калина относилась ко мне неплохо, а когда ее дочка слегла с краснухой, сразу прибежала с просьбой помочь. Оплату едой я не брала, но многие прознали про мою страсть к сладостям и подсовывали то пряник, то свежую булочку, то, как вот Калина, вкуснейшее варенье, пахнущее летом и лугом.

Покрепче сжав гостинец, я продолжила путь, предвкушая, как сейчас приду, заварю чаю и отрежу ломоть свежего хлеба… Мимо с гиканьем проносились ребятишки, расплескивая жидкую весеннюю грязь. Сады неспешно окутывались зеленой пеной набухающих почек. Птицы в лесу пели и днем и ночью, соскучившись по благодарным слушателям за то время, что они провели в Прави. Я вдохнула полной грудью и прикрыла глаза, чувствуя, как веселое солнце щиплет отвыкшие за зиму белые щеки.

По утрам я часто уходила в лес и бродила там между просыпающихся деревьев, приветливо опускающих ко мне свои ветки. Река должна была вскрыться на днях, и лед стремительно таял, выпуская встряхивающую темными волнами-волосами красавицу на свободу.

Мир оживал, и только Серая Чаща по ту сторону Черницы все так же молчаливо стерегла свои тайны, сверкая белыми курганами снега промеж сизых стволов.

Моей любимой порой была осень. Но весна обладала своим неоспоримым очарованием и из года в год брала в плен мое сердце, на три месяца вытесняя из него свою рыжую сестру.

Казалось, этот прекрасный день ничто не могло испортить. На полпути меня нагнала Марьяна и взяла под локоток, распевая на разные лады о новых нарядах, лентах и субботней поездке в Броды на ярмарку. Она звала и меня, но после злосчастных зимних вечорок и столкновения с Анжеем я наотрез отказывалась от каких бы то ни было вылазок в люди. Поэтому подруге были вручены длинный список необходимых мелочей и баночка Калининого варенья в качестве небольшого подкупа. Так мы и шли, болтая ни о чем, когда вдруг сильные пальцы схватили меня выше локтя. Я дернулась возмущенно и уже собралась было послать наглеца куда подальше, но поперхнулась и замолчала, увидев ореховые глаза Совия. Его губы были сжаты в полоску, под кожей ходили желваки. Парень выглядел недовольным.

– Ну-ка, девицы, давайте ускорим шаг, – он потянул меня за собой, но я заартачилась и уперлась каблуками в грязь.

– Руку отпусти! Я тебе не коза на веревочке, чтоб водить меня куда вздумается.

– Пойдем, говорю. Это в твоих интересах, ведьмочка.

– Ясмена, может, стоит его послушать? – протянула Марьяна, удивленно разглядывая Совия.