Райское место

В субботу он проснулся раньше, чем раздалась мерзкая рулада будильника. Бешеная жажда подняла его, тянула невидимыми веревками. Сейчас бы пару банок пива, но в кармане не шелестело ни единого песо, и пришлось проявить притворный интерес к утренней болтовне матери в надежде выманить у нее полсотни, якобы затем, чтобы перехватить что-нибудь в закусочной. Сегодня утром, повествовала мать, размешивая сахар в чашке, Сорайде назначена консультация, и она сопроводит ее в клинику, благо выходной, и так они наконец узнают, мальчик у нее будет или девочка. Сорайда же с ангельской улыбкой, положив ладонь на крутой холм живота, грызла кусок черствого пирога. С чего это стала она в последнее время улыбаться так часто? Почему постоянно поглаживала брюхо – особенно если Поло был рядом. Теперь она больше не жалась к нему, когда они оставались наедине или входили в узкий дверной проем, не щекотала, приговаривая «вот бежит муравьишка…». Казалось, что еще не рожденное дитя заполнило ее жизнь до отказа и сумело изнутри зажечь в ее кошачьих глазах небывалый и ослепительный свет такой дерзости и отваги, что Поло не в силах был выдержать его и принялся пересчитывать крошки на пластиковой скатерти.

Толстяк в тот день не встретился с ним, и он с горьким облегчением решил, что тот пошел на попятный. Поло проваландался по комплексу до восьми вечера, но проклятый придурок так и не появился, и даже не показался в окне. Покуда Поло стягивал с себя рабочий комбинезон и надевал свое уличное барахло, ночной охранник Росалио не спускал с него глаз. Чего смотришь, спросил Поло, нравится? Росалио оглядел его сверху донизу и встопорщил неровно подстриженные усы. О чем ты? Как насчет пивка? – сказал он. Если угостишь, ответил Поло с напускным равнодушием. Лучше уж с этим убогим, чем ехать домой и узнавать такое, чего он знать не желал. Он сгонял на велосипеде до лавочки, взял две упаковки пива, сунул их в рюкзак, расплатился бумажкой, которую дал ему Росалио, вышел, но прежде чем тронуться в обратный путь, вернулся, решив взять еще кварту тростниковой, благо оставались еще сдача и несколько монет, выпрошенных у матери. Однако за прилавком вместо долговязого тощего парня с перхотью в волосах, отпустившего ему пиво, оказалась завитая толстуха, баба вредная и вздорная, при каждом удобном случае доказывавшая это. Делать нечего – пришлось просить бутылку у нее, но она, тварь такая, отказалась продать, пока он не предъявит карточку избирателя. Поло ужасно хотелось обматерить ее и шарахнуть об пол все конфетки-жвачки, которые продавались на кассе, однако он вовремя сдержался, выдавил из себя безразличную улыбку – и совершенно правильно сделал, потому что при выходе наткнулся на полицейский фургон, которому пьяные морячки не давали припарковаться у лавки. Поло, у которого, что называется, очко сжалось, рванул прочь, во всю мочь крутя педали и озаряясь красно-синими пульсирующими огнями, которые, казалось, завывали вслед: ну, ты влип, парень. Пиву же был сужден краткий век, потому что в караулке стояла дикая жара. Росалио, как человек сильно пьющий, окосел с нескольких глотков и стал спотыкливо рассказывать Поло историю своей жизни, и в этом полубессвязном монологе раздумчивые паузы, перемежавшиеся с хриплым кашлем, должны были придать смысл редким понятным словам, а потом старик уснул, уткнув лицо в ладони. Поло воспользовался этим, чтобы внимательно оглядеть экран, показывавший мозаику изображений с нескольких видеокамер. То ли объективы вовремя не протирали, то ли плохо было черно-белое разрешение, но Поло не мог разглядеть лиц сидевших в автомобилях резидентов, каждый раз когда очередная машина останавливалась перед шлагбаумом, ожидая, когда он поднимется автоматически. Толстяк, чтоб ему, оказался прав.