Ракетное утро России (СИ)

Злой ветер срывал осенние листья с клёнов, мокрые от мелкого непрерывного дождя. Вечерело, погода была под стать настроению.

Георгий дремал на кожаном заднем сиденье «Мерседеса». Двое суток в Берлине в компании Дорнебергера вымотали хуже самых тяжёлых испытаний.

Русские отбили Лемберг, Брест-Литовск, Гародню и Вильню, углубились в земли польского протектората. Под угрозой Восточная Пруссия. Канцлер в преддверии выборов в Рейхстаг рвёт и мечет. Ему срочно требуется найти для публичной порки виновников фиаско. В том числе – горе-изобретателей, что выманили из германской казны прорву дойчмарок, но так и не предоставили армии действенное оружие.

Реактивные аэропланы капризны и ненадёжны, чтоб принять их на вооружение. Гросс-панцеры потеряны, все шесть штук, и без какого-либо заметного ущерба врагу, причём лишь два сгорели в бою, четыре были просто брошены – с поломками или застрявшие на русском бездорожье.

Дорнебергер остался выпрашивать деньги, роняя слюну от избытка красноречия. Он втолковывал депутатам Рейхстага, что ракеты выведут Германию в космос и тем самым прославят её, обеспечив лишние голоса поддержавшим проект; Эрхарда и генералов убеждал, что звёздная демагогия – просто прикрытие для продолжения военных программ. Наконец, убедился, что таскать с собой одного из лучших конструкторов и испытателей – не лучшая идея, так как присутствие Георгия неизбежно вызывало вопросы: зачем его было брать в Берлин, отрывать от работы, чью важность для Рейха Дорнебергер тщился доказать. Шеф велел своему водителю Гансу отвезти герра Тилля назад, к слиянию Рейна и Майна, сам бросился на очередной приступ кабинетно-финансовых твердынь.

Помимо неудач с большими ракетами, а опыты с ними не терпели понуканий «давай-давай», и возможного грядущего недофинансирования, Георгия терзали и другие проблемы. Отношения с Элизой стали ещё более странными, чем ранее.

Она часто уезжала на несколько дней, говорила – по своим репортёрским делам. Действительно, печаталась много, получила статус одной из звёзд прессы Рейха. Вернувшись в Рюссельхайм, пыталась воздать своему другу всё упущенное за время разлуки.

Но, тем не менее, чувствовалось что-то новое, неприятное. Девушка, точнее – молодая женщина под тридцать, она отдалилась.

Был момент, когда Элиза рассказала некрасивые секреты молодости – про внебрачного ребёнка, что по-прежнему жил в России, отныне – вражеской, про женатых любовников-содержателей. Казалось, никаких тайн друг от друга больше нет и быть не может.

«Всё проходит. И это пройдёт», - гласила надпись на кольце царя Соломона. Период доверия миновал, растворившись в прошлом.

Георгий замкнулся. В Германии у него не появилось друзей, подобных Мишеньке в молодости или Серёже-одесситу в послереволюционной Москве.

Он отдавал себе отчёт, что, пожалуй, не влюблён в Элизу также безумно, когда готов был разорвать на куски владельца «Изотты-Фраскини», проводившего её в подъезд. Тем более, когда по глупости ревновал к любителю мужского общества, совершенно прохлопав связь с настоящим соперником!

Но, несмотря на охлаждение чувств, женщина оставалась единственным в Германии близким человеком, далеко не только в согревании постели. Будучи с ней откровенным наполовину, с другими Георгий не мог позволить себе и четверти.

Эх, если бы можно было, как в старые времена, покурить с Серёжей, сидя на ступенях барака на полигоне… Совсем недалеко отец, но к общению с ним блудный сын не стремился, понимая, что Тилль-старший не одобрит службу Рейху, как раньше не благоволил к ракетным забавам.

Водитель Дорнебергера Клаус, неприметный малый с бесцветным лицом и ничего не выражающими оловянными глазами, образец тупой преданности, неожиданно прервал молчание в салоне.

- Десять километров до поворота на Лейпциг, герр Тилль. Сейчас заедем в городок по пути, герр директор приказал здесь вас покормить ужином.

«Какая трогательная забота… Не похоже на него», - подумал Георгий. Обычно прижимистый начальник перекусывал в дороге бутербродом из металлической коробочки и пил чай из термоса. Заезды в ресторанчики, что обычно расположены на первых этажах придорожных трактиров, Дорнебергер обычно считал лишней тратой не только денег, но и времени.

Но спорить с Клаусом бесполезно. Тот просто не поймёт, если Тилль, младший по должности, откажется выполнить распоряжение главного. Притормозит «Мерседес» у ресторана и отстоит положенное время, а что пассажир ослушался – это будет только его личная вина.

Водитель почему-то прошёл следом и указал на отдельный кабинет, а чтобы у Георгия не возникало больше сомнений, добавил по-русски:

- Заходите, Георгий Павлович. Вас ждут.

Если бы крокодил заговорил на любом языке мира, это было бы менее удивительно, чем услышать тихую русскую речь из уст водителя. Заинтригованный, Георгий повиновался.

Кабинет был отделён от общего зала шторой, заглушающей разговоры внутри. Однако это имело обратную сторону – некто мог подслушать разговор, незаметно подкравшись к занавеси. Поэтому Клаус пристроился у входа.

А навстречу Георгию шагнул… отец!

- Ну, здравствуй, Юрген.