Рамаяна по-русски

– Хорошо, отодвинь вот этот камень – и сможешь пролезть в нору. Она выведет тебя наверх. Нора узкая, но ты в неё протиснешься. Желаю удачи. И не спрашивай меня, откуда я знаю о размерах норы. Я сам не в курсе, откуда об этом знаю – возможно, тот, кто пишет книжку о нас, просто взял и придумал очередную несуразицу. Но нам-то что до него? Помни главное: времени у нас очень мало!

Гата взмыл вверх и, делая круг над ущельем, проклекотал:

– Если встретишь Джавдета, не трогай его. Он мой.

– Понял, – ответил Роман и, удивляясь тому, что Гата видел восточный вестерн «Белое солнце пустыни», взялся за серый валун, на который ему указал коршун. Чувствуя себя не более комфортно, чем Буратино, выбирающийся из тёмного чулана Мальвины, Роман принялся протискиваться в открывшуюся глазам нору.

Через несколько минут, проталкивая впереди себя пару мечей и лук со стрелами и стараясь не обращать внимание на боли в спине, появившиеся после падения на уступ, Роман выбрался на волю. Другой конец лаза, из которого выполз царевич, был укрыт корнями дерева, росшего неподалёку от тропы, той самой, по которой недавно прошёл отряд ракшасов. Не обращая внимания на глину, которой было обильно покрыто всё – и лицо, и одежда, и оружие – князь-изгнанник побежал вниз по тропе, поменявшись ролями и местами с отрядом Кары. К счастью, незваные гости не успели уйти далеко. Видимо, они не слишком сильно торопились.

Двигались ракшасы шумно, тяжело дыша и не слыша вокруг ничего, кроме хрипа собственных лёгких.

Князь решил воспользоваться их временной глухотой и принялся снимать выстрелами поочерёдно каждого оказавшегося последним воина. Сделал он так не меньше десятка раз, а может и чуть больше: счёта не вёл, потому что всё внимание было направлено на то, чтобы воины при попадании в них стрел не издавали предсмертных криков. Для столь искусных выстрелов необходимо было попадать стрелой в седьмой шейный позвонок в то мгновение, когда жертва заканчивает выдох. И всё же, на очередном противнике, огибая трупы уже убитых, Роман совершил небольшую неточность. А возможно ракшас, в которого летела уже выпущенная стрела, в последний миг сделал непросчитанное князем движение. В любом случае, прежде, чем умереть, он душераздирающе заорал так, что обернулись все его соратники, бегущие впереди него.

– Ребята, меня зовут Роман! Вы не меня ищете? – крикнул князь и, развернувшись на сто семьдесят девять градусов по Фаренгейту, побежал в обратную сторону.

Противники за спиной громко загомонили, призывая своего предводителя, который опережал последнего из оставшихся в живых после отстрела, произведённого Романом, на добрые три сотни шагов. Заминка в рядах карателей, связанная с тем, что Кара с авангардом отряда не сразу разобрался, в чём дело, и вернулся назад, к месту, усеянному телами своих подчинённых, дала Роману небольшой выигрыш во времени. Но вскоре он услышал, как за спиной раскатился воинственный рёв, и понял, что остаток отряда устремился за ним в погоню. Вскоре князь миновал место, где ему недавно пришлось прыгать в терновый куст. Помня, что ракшасы бегают не на много, но всё же быстрее людей, молодой многоборец решил, что в момент, когда они приблизятся на опасное для него расстояние, он сойдёт с тропы и будет петлять по лесу. Однако, прибегнуть к боевому приёму зайцев Роману не пришлось. Видимо, бег вверх давался ракшасам гораздо труднее, чем вниз по склону. Вполне возможно также, что преимущество, обретённое лучником в результате заминки противников, оказалось достаточно большим.

Так или иначе, но в миг, когда Ромыч выскочил из леса и увидел перед собой каменистый склон, достаточно круто уходящий вниз для того, чтобы быть опасным для хождения по нему, но одновременно достаточно пологий для того, чтобы камни не скатывались с него в ущелье, он ещё не слышал шума преследователей. Через сотню метров склон упирался в скалистый утёс, который возвышался над окрестным ландшафтом. Как раз посредине прямой линии между Романом и утёсом на одном из валунов, размером с хорошую тыкву, сидел Гата. Валун был заметен уже тем, что превосходил размерами своих собратьев, в изобилии рассыпанных на склоне в незапамятные времена самим Создателем Гор. Увидев князя, Гата по-птичьи непосредственно пометил камень, на котором сидел и сказал единственное слово:

– Этот.