Ранее известная как Америка

Улицы были заполнены пешеходами, уличными артистами и проститутками, танцовщицами (как из числа естественных, так и из числа механических людей), танцующих шимми, чьи силуэты возвышались над сверкающими шатрами и темно-зеленым глянцем импортных пальм. С севера и запада двигались кавалькады грузовиков, везущих воду, чтобы разбавить жидкий растворитель, троекратно увеличившийся в объеме (непрерывный, нескончаемый поток транспорта), и все это только ради того, чтобы освежить 200 000 туалетов, смывающих по ночам воду, а также фонтаны, запрограммированные играть под мелодию «О, придите же все грешные»[142]. Меня ослепил поток транспорта, движущегося во всех направлениях, не одних только ховеров, но также вертолетов и поездов, освещенных неоновыми граффити.

Я даже третий раз в жизни увидел самолет – один из образцов новых моделей, тех, что работали на ядерной тяге. Сверкая далекими огнями, он приземлился на взлетно-посадочную полосу. В воздухе над улицей кружили, должно быть, две тысячи беспилотников, многие из которых были камерами с камерами, объединенными друг с другом, явно изготовленными вручную и использовавшимися преимущественно в целях шантажа. Я не боялся вымогательства, но если бы Рафикова узнала, что я выбрался из Аризоны живым, она бы в первую очередь обратила внимание на это место.

И, конечно, за мою голову все еще была назначена награда.

– Нервничаешь? – Марджори застала меня за изучением беспилотников в небе. Это было все равно что пытаться отыскать на короне статуи Свободы какие-то конкретные споры плесени. Радовало то, что, со всеми этими объявлениями о пропавших без вести, о криминальных отбросах и беглецах из разных стран, шансы, что кто-нибудь вычленит меня из толпы, были мизерными.

– Просто подумал, что мне не помешало бы выпить, вот и все, – ответил я.

– Не волнуйся, ковбой. – Она потащила меня влево, сквозь размытое пятно вращающихся дверей в клуб, где было так шумно, что визор расшиб мне лоб. – Добро пожаловать в клуб «ЭкСтази».

В клубе оглушительно громко играла музыка, над головой крутили психоделические каналы дополненной реальности, а на хорошо смазанных шестах со скоростью шестьдесят миль в час вращались Раамы. Там были тысячи потных лупоглазых тусовщиков. За стойкой трехуровневого бара мы посасывали парообразный алкоголь из цилиндрических бонгов и вдыхали ароматизированные метанолом крошки. Затем Марджори перелезла через стол из полированного сплава, чтобы смешать нам по старинке напитки, продемонстрировав натянутые между двух идеальных ягодиц стринги.

Я хотел поцеловать ее. Я хотел поцеловать ее туда.

Я был пьян. Я танцевал. Я рассказывал одному из друзей Марджори о смешанных браках и правах андроидов, даже не зная, на чьей он стороне, спорим ли мы или же говорим об одном и том же.

Мы выпили в баре еще несколько шотов с одной холостячкой, отмечавшей последний вечер своей свободной жизни, перед тем как отправиться в Дакоты[143]. Там, благодаря Льготной программе закона о гендерном равенстве[144], она выйдет замуж за парня, которого никогда не встречала. Затем одна из подружек Марджори показала мне свою идеальную попку, которую продала ради спонсорской поддержки производителя туалетной бумаги и реклама которой теперь светилась так ярко, что логотип мигал на простынях, даже когда она спала.

Я ничего не соображал, как и любой даймоман под кайфом. Марджори рассказывала мне длинную историю о какой-то газовой установке и подземном пожаре, который унес жизни четырехсот андроидов, а потом расплакалась, и ее слезы были похожи на антифриз.

Марджори хотела заглянуть в новый бар, который только что открылся, где к каждому третьему напитку подавали шот с O₂, чтобы можно было продолжать танцевать, но очередь туда растянулась до противоположного конца квартала. В итоге мы оказались внизу, в подземных кладовых, простиравшихся на многие мили под зданием казино, где под льняными простынями были сложены сломанные роботы и ящики с ингредиентами для Настоящей еды™ от Кранч.

– Смотри – Марджори отодвинула в сторону ящик с логотипом «Кранч», за которым скрывался люк; я, увидев его, вспомнил ссору с Эвалин, маму и четвертое сентября, и меня стошнило. Комната завертелась перед глазами, и я не мог понять, то ли я в самом деле это видел, то ли просто был пьян.

Когда она открыла люк, дуновение затхлого воздуха донесло до нас звуки далеких голосов.

Перевалившись через край, я увидел зубчатую лестницу и длинный грязный туннель.

– Ты работаешь на Железке?

Она встала, отряхивая руки.

– Чего?

– Неважно, – пробормотал я. По какой-то причине при виде туннеля у меня по коже поползли мурашки.

– Что это?

– Мы называем их склепами. – Она нашла новый картридж для электронных сигарет и теперь выдыхала запах ароматизированной травки мне в лицо. – Эти туннели тянутся на мили.

– Для чего они нужны?

Она пожала плечами.

– В былые деньки VIP-персоны тайно пробирались по ним между казино и клубами. Они до сих пор иногда так делают. – Она посмотрела на меня. – Но теперь ими пользуются в основном курьеры.