Ранее известная как Америка

– Такого виртуального опыта у тебя еще не было, – промурлыкала она. А затем, по мере того как я продолжал идти, она преобразилась. Теперь она стала девочкой лет восьми (совсем еще ребенком!), пучеглазой, одетой в бикини с оборками.

– Все, что пожелаешь, – сказала она тоненьким детским голоском, и вот что получилось. На следующем углу половину содержимого моего желудка вытолкало в канаву.

Когда я вновь обернулся, голограмма стала девушкой с синими губами и пятнистой кожей разлагающегося трупа. Своим длинным мертвым пальцем она подзывала клиента с противоположного угла улицы.

Меня снова вырвало, но легче после этого не стало. Внезапный рев вызвал из ниоткуда порыв ветра: над крышами зданий резко взмыл беспилотный вертолет, а потом еще один; огромные, бронированные и гладкие, с длинноствольными ружьями военного образца, они напоминали здоровенных летающих пауков. Я выпрямился, а мое сердце бешено застучало в груди, потому что по Голодрому пронеслись еще два бронированных беспилотника, прервав проецируемую на него рекламу и временно смешав ее цвета.

Случилось неладное.

Я снова зашагал по улице. Теперь быстрее.

Влево, вправо, влево, вправо. Оглушительный рев сменился ритмом тустепа: громыханием шагов, хотя я не слышал ни криков, ни смеха, ни песнопений грейслендеров.

Я срезал путь через игротеку, в которой не было ни одного геймера, пристегнутого к оборудованию, и были выключены почти все игры, а те, что остались, просто висели, печально блея в опустевшей комнате в надежде на Аляску. Наконец я вышел на Стрип.

Здесь ритм тустепа звучал так громко, что дрожали оконные стекла.

Проталкиваясь сквозь толпу, заполнявшую тротуар, я понял причину: по бульвару Южного Лас-Вегаса двигались тысячи солдат, десятки тысяч.

Раз-два. Раз-два. При всей своей репутации дикой шайки армия Либертина не сбилась с ритма ни на миллисекунду. Очевидно, что боевые дроиды были так устроены, но ведь люди в их рядах тоже могли быть подключены к сети. Их ноги опускались вниз в унисон, слаженно; люди и машины все делали абсолютно синхронно, будучи экипированы пистолетами и картельными гранатами, колючими мухами и здоровенными советскими топливными баками.

Снова и снова, без конца, так много раз, что у меня закружилась голова, как будто я слишком долго смотрел на турбину, пытаясь разглядеть ее лопасти. Еще несколько беспилотных вертолетов пронеслось над головой, вздымая мои волосы с потного лба. Пока я стоял там, дюжина самых крупных казино погрузилась во тьму. Даже отель «Петросян» заморгал, однако минуту спустя его центральный энергоблок осветила звездным узором золотого и красного гигантская голограмма: флаг Либертина высотой в шестьдесят этажей.

– Что это? – мне наконец-то удалось заговорить. – Что случилось?

Рядом со мной стоял, дрожа на пятидюймовых каблуках, парень с крючковатым носом и приклеенной к щеке фальшивой ресницей.

– Техас отправил в НДС ополченцев, – прошептал он. Затем повернулся ко мне; его глаза, скрытые визором, были огромными и испуганными. – Война, вот что случилось.

37

Халлоран-Чьянг уже много лет подумывал превратить всю эту чертову пустыню в гигантский полигон для ядерных испытаний, однако Техас пригрозил войной, если те разгонят слишком быстро хотя бы одну частицу. Конечно, если ковбои пройдут маршем, НДС будет вынужден выйти на ринг, а затем Либертин и их русские покровители закончат всю эту херню.

(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)

Мне потребовалось несколько часов, чтобы добраться до «Петросяна». Армия оцепила Стрип, пропуская всех через недавно появившиеся иммиграционные контрольно-пропускные пункты. Толпы туристов потели в темноте, ожидая, пока сотни роботов-агентов проверят их идентификационные метки. Я почти жалел о том, что не раскошелился на документы одного из знаменитых скульпторов города: если бы мне удалось примкнуть к одному из сотен фанатов Сук Минга[145], заполонивших улицы, было бы легче пройти незамеченным. Но теперь было слишком поздно.

Половина города все еще была обесточена, и этот мрак полнился далеким плачем, то затихающим, то возобновляющимся, звуки которого возвращали меня обратно на Пригорок, к недоуменному крику диких кошек и воплям даймоманов.

Пришла война. Эвалин мне не поможет. Президент Бернхем отправился в отпуск, гнить в реабилитационном центре незнамо где, и к тому же, если на то пошло, я не был уверен, что это не он продал меня с потрохами. Я был почти один.

Почти.