Ранее известная как Америка

– Послушай, страдания и беды уже были здесь изначально, – сказал он. – Я не могу взять на себя ответственность за это… это не более чем имидж…

Старшой обернулся, чтобы посмотреть на него, и Барнаби, взвизгнув, умолк.

– Твой язык предает тебя даже сейчас, гнусное убожество. – В устах Cтаросты это прозвучало как комплимент. Мне хотелось заорать, крикнуть им, чтобы они отступили, сказать правду (наша единственная надежда остановить черноглазых чудовищ была заключена в сером веществе Барнаби), но язык прилип к зубам, и я знал, что никак не смогу заставить их себя выслушать.

Старшой продолжил:

– После того как я вытащу из твоего брюха кишки и спилю с твоей головы рога, я срежу все мясо с твоих костей, чтобы даже насекомые не смогли тобой полакомиться. Надеюсь, – он поднял свой «АК» чуть выше, – больно не будет.

– Это все ошибка! Ошибка! – Барнаби стоял на коленях и визжал, как сирена. – Я козел! Простой козел! Мио-тонический обморочный козел. Взгляни на меня! Через тридцать секунд я буду валяться на спине! Я буду отрыгивать куски металла! У меня нервный желудок! Я трус!

Старшой замер. Все замерли. Было так тихо, что я слышал, как Трэшер трется промежностью об один из велосипедов (нервная привычка).

Наконец я набрал достаточно слюны, чтобы вернуть себе голос.

– Он говорит правду, – прохрипел я. – Он никто. Отпусти его.

– А ну приглуши-ка свой динамик, сопляк, или я сам заткну его гильзами от пуль. – Голос Зеба был подобен мгновению тишины, перед тем как торнадо сносит крышу. И затем, обращаясь к Барнаби: – Объяснись.

Барнаби шевелил губами не меньше десяти секунд, прежде чем из них вырвался писк.

– Я никто, – сказал он наконец. – Я ничто. Обычный непримечательный козел с энциклопедическими познаниями о творчестве Бодлера, я – жертва эксперимента!

– Ты лжешь, – сказал Орео. Но они выглядели неуверенно.

– Ты Князь Лжи. – Нихил стала еще зеленее, чем обычно.

– Я вообще не Князь чего бы то ни было. Ты разве не слушала? Меня создали в эпоху последней американской администрации. Я пациент, перенесший операцию мозгового сращивания, не более того. – Он покачал головой. – Послушайте, я не хотел вводить вас в заблуждение. Но когда вы все налетели на нас в лесу со своими мечами и всем таким прочим, болтая об обладателе-копыт и боге-быстром-на-язык, я не стал поправлять вас, не так ли? Я имею в виду, я, может, и дальний родственник простого осла, но я не идиот, и я…

– Молчать! – впервые за все время Старшой повысил голос до крика. – Извините, – добавил он обычным тоном, – но теперь наша очередь.

В мгновение ока все снова выхватили оружие, появилась целая уйма стволов, тычущих, словно пальцы, сложенные в пристыживающем жесте. Целый частокол из оружия. Если кто-то откроет стрельбу, то и все остальные тоже откроют стрельбу.

– Как миссионер и представитель Армии Божьей, властью, данной мне Новым Королевством Юта, – рокотал в тишине голос Старшого, – я приговариваю каждого из вас к смерти.

Затем он нажал на курок, и весь мир взорвался.

15

Говорят, не оружие убивает людей, а люди убивают людей. Но наличие оружия определенно помогает.

(из «Путеводителя афериста по Территориям Экс-США»)

От взрыва у меня подкосились колени. Едва металл зазвенел о металл, взорвались деревянные тачки, перевернулись вверх дном повозки и опилки окрасили воздух в цвет древесной коры, я упал на линолеум.

Я перекатился между трактором и гольф-каром как раз в тот момент, когда пуля просвистела мимо моего уха, задев «Веспу» и оставив в топливопроводе вмятину размером с ноготь большого пальца. Трэшер в другом конце зала дернулся, когда пуля попала ему прямо в грудь. За его спиной на стене возник силуэт, похожий на гигантский отпечаток ладони, липкий и темный. Я заметил пару рогов, мелькнувших между машинами, и взмолился, чтобы Барнаби каким-то чудесным образом выжил, но тут миссионер заметил меня, и пришлось пригнуться, чтобы меня не подстрелили. Пуля пробила штукатурку за спиной и осыпала меня мягкой дымкой пыли.

Когда я снова поднял глаза, передо мной стояла девушка, лучезарная газель, ее волосы были собраны в конский хвостик, а в лицо мне уперлось дуло ее девятимиллиметрового иерихона. Ногти девушки были накрашены розовым цветом.

– Мне нравится твоя рубашка, – сказала она, улыбаясь. – Извини, что испачкали.

Но прежде чем она успела нажать на курок, половину ее лица отстрелили, забрызгав кровью стену, пол и даже мои штаны. Она рухнула вниз с глухим стуком и влажным шлепком, буквально повалившись на меня сверху, и я отполз назад. Мои кроссовки скользили по крови и коже, и тошнота подступала к горлу.

Я заметил Ви со снайперской винтовкой в пятидесяти ярдах от меня. Когда она подняла руку, чтобы помахать мне, четыре ее пальца исчезли, оторванные выстрелом.