Ранее известная как Америка

– Горячий сезон. Парни из Техаса никого не пропускают через границу, особенно после всей этой недавней кутерьмы и разговоров о парнях Боузмана, Уилле Дирк и ее Заклинателях Змей[80], которые убегают на юг и мстят. – Неудивительно, что мы слышали столько выстрелов со стороны границы. – Но я еще подумаю о скидке. Как зовут твоего друга?

Ее взгляд скользнул через мое плечо к Малышу Тиму. Потолок был таким низким, что его голова почти касалась светильников.

– Меня зовут Малыш Тим, мэм. – сказал он. – Очень приятно.

– Это мы еще посмотрим, пугало. – Она наклонилась вперед, и ее груди растеклись по столу, словно сдутые подушки безопасности. – Говорят, из-за резекции мозг становится как обмякшие макароны. Так ты у нас, значит, идиот, да?

Тим улыбнулся.

– Именно так, все верно. Конченый идиот.

Она наклонила голову, словно хотела попробовать его на нюх.

– Говорят, от резекции может еще кое-что обмякнуть, – сказала она.

Малыш Тим ухмыльнулся еще шире.

– Знаете, мэм, нельзя угадать девять раз подряд.

Она положила обе руки на стойку и встала. Это было невероятное зрелище. Она была похожа на Вулкан Мертвой головы с седьмого уровня из игры «Мир в огне», который мы с Аннали пытались пройти шесть месяцев подряд, в те времена, когда еще играли в игры. Это было словно извержение человеческой плоти. Трудно себе представить, что один-единственный человек может достигать таких необъятных размеров.

– Мы уединимся ненадолго, коротышка, – сказала она мне, выползая из-за прилавка. – Поговорим о тарифах, когда я закончу.

Портье исчезла вместе с Малышом Тимом в подсобке и отсутствовала около часа. К тому времени, как они вернулись, я знал четыре разных способа связать Бога и интимные отношения вместе в одной фразе, и она претерпела серьезную личностную перемену: уступила нам угловой номер за половину цены, а второй номер отдала бесплатно.

– Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони и спроси Мамашу Шухер, – сказала она, бросая мне в ладонь пару ключей, липких от пота. Я почти ожидал, что она свернется калачиком на столе и начнет мурлыкать.

Лифт не работал (кто бы мог подумать).

– Что ты с ней сделал? – спросил я Малыша Тима, когда мы начали подниматься на четвертый этаж. Лестница была узкой и усыпанной всяким хламом. Мы протискивались мимо старых матрасов, от которых несло ознобином, все еще сваленных в кучу на лестничных площадках, а также скрипящих под ногами пустых пуринов и старых таблеток хлора.

Малыш Тим похлопал меня по спине, чем едва не сбил с ног.

– Женщины хотят только одного, Траки. Даже такое глупое старое пугало, как я, знает это.

Я задумался.

– Секс?

Он рассмеялся.

– А ты смешной. Тебе кто-нибудь об этом говорил?

– Нет.

Мамаша Шухер выделила два смежных номера на верхнем этаже, где нас не беспокоили постояльцы с почасовой оплатой, которые размещались в более дешевых номерах под нами. Барнаби предпочел бы спать с Малышом Тимом – вероятно, потому, что знал: я придушу его, как только он попытается начать цитировать свои мемуары, – и поэтому со мной поселилась Рамми.

Наш номер оказался даже больше, чем ожидалось, и чище, хотя на ковре были следы подпалин, а в раковине валялся использованный шприц.

Я долго стоял под душем, зажимая нос от слабой аммиачной вони: повсюду висели оповещения, что вся вода в водопроводе закачивалась из очистных сооружений. Я смыл со своей одежды пыль и брызги крови и повесил ее сушиться на карниз душевой занавески, затем надел серьги-гвоздики, которые украл из грузового отсека скоростного поезда.

Мне впервые представилась возможность внимательно изучить повреждение, нанесенное глазу Рамми. Новости были неутешительные. Ей понадобится новая линза и кто-то, кто разбирается в электропроводке. Конечно, в Грэнби были ремонтные мастерские, но я не знал, сколько времени уйдет на то, чтобы заменить ей глаз, и был уверен, что ни один из нас не сможет на него раскошелиться.

– Прости, Рамми, – сказал я, как можно аккуратнее скручивая провода и скрепляя их резинкой. – Это все, что я могу сделать.

– Ну и ладно. – Ее оставшийся глаз медленно запульсировал голубым. – Это мое первое боевое ранение, не так ли?

– Думаю, да, – ответил я.

С помощью кусков туалетной бумаги, напоминающей по текстуре ссадины, я помог ей вычистить из сочленений грязь, которая была даже внутри батарейного отсека. Осколки битого стекла попали под покоцанные солнечные панели. К счастью, они легко снимались и я смог извлечь обломки. Пластик в ее коленных суставах был таким жестким, что она едва могла согнуть колени, чтобы сесть. Я взял из ванной полотенце размером с носовой платок и, несмотря на то, что оно оставляло пятна, вместо того чтобы их счищать, стал ее протирать, но продолжал думать о Мамаше Шухер и пугале и о том, что Малыш Тим сказал мне тогда, когда мы поднимались по лестнице.

– Как думаешь, что Малыш Тим имел в виду, – спросил я, – насчет того, что женщинам нужно только одно?

С минуту Рамми молчала. Я слышал, как успокаивающе гудит ее система обработки данных.