Раненая ласточка

Сайбун обратил внимание на то, что мать нет‑нет да прислушивается к уличным звукам. Заскрипит калитка — она приподнимется и как бы невзначай глянет через окно. Залает собака — беспокойно заерзает на месте, не спуская взгляда с двери.

«Кого она ждет?» — удивлялся Сайбун.

— Ассаламу алейкум! — раздался четкий голос отца, и он, широко улыбаясь, вошел в комнату.

Тетя Фариза засуетилась, обрадовалась.

— Аллах свидетель, не знала я, что вы придете, — говорила она. — Вина бы купила…

— Вино‑мино мне без надобности, а от чуду не откажусь! — сказал отец, довольно потирая руки. — Я еще только с автобуса сошел — слышу вкусный запах. Ну, думаю, у Фаризы чуду готовятся!

Тетя Фариза удовлетворенно улыбнулась. Ей была приятна похвала Шарипа.

— Ах, с крапивой! — сказал отец, садясь к столу. — Сто лет не ел! Вкуснотища!

Шел уже первый час ночи. Пригородные автобусы кончили работу. Тетя Фариза предложила Шарипу и Хадиже‑Ханум с Сайбуном остаться у нее. Но отец поблагодарил, встал, вышел, сказав, чтобы его ждали, и через минут двадцать, появившись у дверей, позвал жену и сына:

— Такси ждет. Садитесь.

И втроем они вернулись домой.

Вроде бы кончилась ссора. Но для Сайбуна вся история этого дня — разговор матери и отца, взаимные упреки, поездка к тете Фаризе, странная веселость матери вначале и беспокойство в конце, появление отца — бесследно не прошла. Мысли, родившиеся сегодня, крепко засели в голове. Казалось, кому какое дело, что он встречается с Даштемиром? Казалось, что родителям, если у него появились свои интересы? Но, оказывается, все на свете связано друг с другом. И какой‑нибудь дурной, мелкий поступок обязательно отзывается — то ли в другом месте, то ли у других людей — большой бедой…

Хорошо, что отец преодолел свою обиду и приехал к тете Фаризе. А если бы не приехал? Если б ссора не кончилась? Сайбун слышал не раз, что у такого‑то отец ушел, семья распалась. Но это же самое могло случиться и у Хадижи‑Ханум и Шарипа! И значит, Сайбун остался бы без отца? И кого тут надо было бы винить? Виноват был бы он сам — Сайбун!

«Что‑то надо делать, — говорил себе Сайбун, — и с Даштемиром, и со всеми этими воровскими делами, и с тремя рублями, вытащенными из шкатулки. Но что? Даштемир так просто не отпустит…»

Спал Сайбун беспокойно, и во сне ему снова привиделась странная собака. Она держала его, не давала сойти с места.

Утром завтракали все вместе — мать, отец и Сайбун. Было воскресенье, и воскресный завтрак был по установившейся в семье традиции обилен и долог.

Отец с Сайбуном не разговаривал. Только иногда искоса поглядывал в его сторону. А Сайбун тревожился. Ему казалось, что отец все‑таки спросит его насчет денег. И, встречаясь взглядом с отцом, он отворачивался.

День шел и шел. Дома было спокойно. Кажется, мать уже не дулась на отца, и оба они вроде бы забыли о деньгах. Что ж, хорошо! Но это внешнее спокойствие родителей выглядело таким непрочным и обманчивым!

Сайбун места себе не находил. Из дому уйти он не мог. А сидеть все время дома, видеть мать и отца, ждать, что каждую минуту кто‑нибудь из них задаст ему страшный вопрос, на это у Сайбуна не хватало выдержки.

После завтрака отец остался на кухне, вынул ящик с инструментами, начал что‑то мастерить. Сайбун слышал, как он стучал молотком: тук‑тук‑тук.

Сайбун смотрел в окно, на небо — чистое и прозрачное, как стекло, на двор, где играла ребятня. Скучно! Тяжело! А как хорошо ему жилось раньше, когда он не знал Даштемира, не участвовал в его воровских делах!

Ему захотелось пить. Он вошел на кухню, открыл холодильник, в котором всегда стояли две‑три чашки с холодной водой. Он стоял спиной к отцу, но вдруг понял, почувствовал: вот сейчас, сию секунду отец заговорит с ним о деньгах из шкатулки. Ну, пусть уже скажет свои слова, пусть не тянет!

— Что, папа? — повернулся к отцу Сайбун. — Ты что‑то сказал?

— Я ничего не сказал, но сейчас скажу. — Шарип положил молоток, вздохнул. — Говорю с тобой как мужчина с мужчиной. Мне стыдно за тебя. Я же все вижу и все понимаю… Хватит дурака валять! Если тебе понадобятся деньги, скажи мне. Но чтобы такого больше не было!

Сайбун опустил голову. Он не проронил ни слова е ответ.

— Иди, — сказал Шарип.

Выйдя в коридор, Сайбун заплакал. Он плакал тихо‑тихо, так, что никто этого не слышал. Он промолчал, и это было самое страшное. Молчание было, в сущности, признанием того, что отец прав, когда обвинил его в пропаже денег…

Но даже такое признание, молчаливое, облегчило душу Сайбуна. И в слезах он выплакивал обиду не на отца, а на себя. Замечательный у него отец — умный, добрый, справедливый! Он мог бы устроить скандал. Он мог бы побить Сайбуна. Но он не сделал ни того, ни другого. Те несколько суровых слов, что он произнес, не столько ранили, сколько лечили.

Жизнь снова улыбалась Сайбуну! Эх, теперь бы освободиться от Даштемира, и все было бы хорошо!