Раненая ласточка

— Хочу и ухмыляюсь, — ответил Хамид.

Теперь они стояли грудь к груди.

— А ласточку я все-таки у тебя отниму, — ска­зал Хамид.

— Не видать тебе ласточки как собственного затылка! — Сайбун сжал кулаки. — Вылечил я ее и отпустил на волю...

— Ничего, я тебе за все отплачу, — с угрозой произнес Хамид. — Трус несчастный...

— Я — трус?

— Конечно, — сказал Хамид. — Был бы сме­лым, не искал бы себе помощников в драке.

— Я и не искал... Я этого Даштемира сам в пер­вый раз увидел...

Хрипун вытянул шею. Теперь его лицо почти ка­салось лица Сайбуна. От Хрипуна противно, тяже­ло пахло табаком.

— Ха-ха, животики надорвешь... Ты его нико­гда не видел, а имя запомнил?

Он размахнулся. Сайбун подумал, что нужно уклониться, что нужно, в свою очередь, провести прием с подсечкой, которым так хорошо владел Даштемир. Но сделать ни первого, ни второго не успел. Кулак Хамида обрушился на него, и Сайбун очутился на земле.

— Раз — прием! — торжествующе сказал Ха­мид.

— Гад! Хрипун несчастный! — Сайбун вско­чил на ноги и кинулся на врага. Он успел ударить Хамида. Но, наверное, не сильно, потому что в сле­дующую секунду Хамид нанес ему новый удар, еще сильнее прежнего. И Сайбун снова упал.

— Два — прием! — крикнул Хамид. — Ну что, наелся? Или еще хочешь? Я не жадный...

Ухмыляясь и оглядываясь на Сайбуна, он по­шел к школе. Сайбун поднялся, отряхнул брюки, вывалянные в пыли, и вдруг, не выдержав, всхлип­нул. Ох, как ненавидел он сейчас Хрипуна! Дорого бы он дал, чтобы обрести силу и отомстить обид­чику!

Он смотрел вслед Хамиду, впитывал взглядом каждое его движение — расхлябанную походку, на­рочитое покачивание плеч — и твердил про себя: «Я тебе это припомню! Обязательно припомню!»

Зазвенел звонок, и Сайбун, разыскав портфель, валявшийся в высокой траве, поспешил в школу.

Мысли его были далеки от школы, от класса, от уроков. Обида тяжелым камнем легла на сердце. Сайбун не рассчитывал победить Хамида, но не ду­мал все-таки, что тот так легко справится с ним. Два раза свалил на землю... «Раз — прием! Два — прием!» — вспомнил он торжествующие возгласы Хрипуна. И это словно острым ножом полоснуло его душу.

Ладно, пусть Хрипун торжествует до поры до времени! Сайбун когда-нибудь отомстит ему!

«Расскажу про все Даштемиру, — подумал Сай­бун, но тут же устыдился этой мысли. Получится, что он жалуется, просит защиты. — Нет, не стану ничего рассказывать! — перерешил он. — Буду слу­шаться Даштемира. Пусть учит меня. Пусть прика­зывает что хочет — все выполню. Лишь бы действи­тельно стать сильным и ловким, лишь бы дождать­ся дня, когда можно будет опрокинуть Хамида на землю и, стоя над ним, торжествующе прокричать: «Раз — прием!» Ради этого я на все пойти готов...»

— Сайбун! — послышался голос Ольги Василь­евны. — Ты о чем задумался?

Сайбун пришел в себя. Шел урок литературы. На доске красивым почерком Ольги Васильевны было написано: «Михаил Юрьевич Лермонтов. 1814—1841 гг.» Сама Ольга Васильевна стояла в проходе между партами, в двух шагах от Сайбуна, держа в руках толстую книгу в красном переплете.

— Где ты сейчас был? — продолжала спраши­вать учительница. — Уж, верно, не на уроке...

Сайбун встал, но рта не раскрыл.

— Ну ладно. — Ольга Васильевна вздохнула. — Подойди ко мне на перемене. А теперь слушай... — Она обвела взглядом учеников. — Стихи Михаила Юрьевича Лермонтова «Парус»...

И она начала читать стихи, произнося каждую фразу кругло, певуче, словно рисовала картину:

Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!..

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?..

«А хорошо бы сейчас уплыть в море, — подумал Сайбун. — На лодке. С парусом. Далеко-далеко уплыть. Чтоб берег не был виден. Чтобы только небо и море. И чтобы забыть все беды: телефонную трубку, разговор отца о негодяях, которые портят телефоны-автоматы, болезнь матери, чувство стра­ха и неловкости перед Даштемиром, обиду на Ха­мида...»

А Ольга Васильевна продолжала читать стихи:

Играют волны — ветер свищет,

И мачта гнется и скрипит...

Увы, — он счастия не ищет

И не от счастия бежит!

«Это верно, — подумал Сайбун. — Когда на душе хорошо, без людей не обойтись. А если плохо, хо­чется остаться одному. Раньше, например, мне нра­вилось разговаривать с Ниной, ходить с ней. Теперь другое дело. Теперь мне никто не нужен. Это пото­му, что счастье ушло от меня...»

Ольга Васильевна читала:

Под ним струя светлей лазури,

Над ним луч солнца золотой...

А он, мятежный, просит бури,

Как будто в бурях есть покой!

«И я тоже не смогу жить один, жить в обиде на Хрипуна, сознавая, что не смогу отомстить ему, — думал Сайбун. — И у меня впереди бури! Здорово написал Лермонтов эти стихи! Ну как будто бы про меня!»