Раненый (СИ)

— А пошевелить плечами? — раздаётся в следующий раз. Он пожимает ими с равнодушным видом, чтобы она видела, как сильно она неважна ему. Как безразличен он к её присутствию. Её жестам. Её словам. Её вниманию.

— Как твои лёгкие? — спрашивает она. Он раздумывает о том, что она имеет в виду. «Можешь ли ты спокойно дышать?» или «Каково это — втягивать воздух, пока вокруг гибнут люди?». И закашливается — не специально.

А она не реагирует. Не жалеет его. Не трясётся над ним, как Эббот, и даже не поджимает брезгливо губы в духе Турпин. Он думает, что Лайза ненавидит его, Ханна сочувствует, а вот Грейнджер… презирает? Питает отвращение? Терпит?

У него нет ответа.

У неё всегда одинаково сосредоточенное выражение лица и одинаково чёткие движения. Она не спешит и вместе с тем никогда не задерживается в его комнате дольше необходимого. Она спокойно смотрит на него. Разговаривает с тем вызовом в голосе, который всегда был ей присущ. И действительно старается вылечить.

Пожалуй, последнее бесит Драко больше всего.

С какой стати ей делать ему что-либо хорошее — в то время, как он сам уничтожил бы её при малейшей возможности.

Пылкая ярость, порождённая фантазиями о том, как именно Драко бы стёр Грейнджер с лица земли, даёт ему силу и смелость, чтобы наконец задать вопросы. С той грозы, по его несколько неточным расчётам, прошло около десяти дней.

***

Теперь он умеет сидеть — будто полугодовалый ребёнок. Сам, почти без труда опускает ноги с кровати и садится на край. Всегда в сторону окна, тумбочка — за спиной, палочка — вне поля зрения.

Ему тошно даже смотреть на неё, потому что Грейнджер снова оказалась права.

Драко чувствует, что магия зовёт его, но он до сих пор не в состоянии сжать ладони. И что хуже, он ощущает, как магия бурлит и… чувствует опасность, исходящую от самого себя. Словно какой-то инстинкт: если попытаться колдовать — волшебство опалит обожжённую кожу, разорвёт едва зажившие порезы, дарует новые раны.

Малфоевский инстинкт самосохранения выигрывает в борьбе с желанием наложить сглаз на Турпин или бросить Силенцио в Эббот.

Подходящего заклинания для Грейнджер он пока не придумал.

Когда она заходит, он сидит и изучает — давно изученный — вид за окном.

Листва, листва, листва… Бурые стволы. Высокая трава. Кусты. И снова листва, почти полностью закрывающая небо, которое яркими красками расплывается вдалеке.

Там проходят прекрасные дни, где-то высоко солнце смотрит на мир, в котором то ли всё ещё идёт война, то ли ничего больше не осталось — победил Волан-де-Морт.

Когда-то давно Драко был способен на выводы. Мог бы связать в единую цепочку череду событий и понять, к чему она ведёт. Теперь же он не достоин даже такой малости. Информации недостаточно, даже чтобы сделать предположение. Он не знает, что будет дальше. Наверное, поэтому и спрашивает, игнорируя прошлое и настоящее:

— Что будет дальше?

Грейнджер в этот момент сидит рядом с ним, обрабатывает левое плечо. Драко искоса смотрит на неё. То ли вопрос, то ли звук его голоса удивляют её, что на мгновение меняет выражение лица. Она смотрит в ответ и легко роняет:

— Дальше?

— Когда мне станет лучше, когда я поправлюсь, когда смогу взять палочку, встать и уйти… — то ли шепчет, то ли хрипит Драко.

Грейнджер едва заметно улыбается.

Её улыбка — солнечный блик, внезапно промелькнувший в темноте склепа.

Её улыбка — мелодичная трель соловья в глуши сумрачного леса.

Её улыбка — лёгкий, но всё же болезненный укол в самое сердце.

— Сейчас не принято интересоваться будущим, — негромко проговаривает Грейнджер, и губы изгибаются каким-то особенным образом, словно она усмехается: — Выживи в настоящем для начала.

Драко резко отводит взгляд и морщится — это первая пощёчина. Не в прямом смысле, конечно же. Твой лекарь не станет тебя увечить. Но ощущается даже хуже, чем если бы Грейнджер в самом деле применила грубую силу.

— И как же мне выживать?

— Пожалуй, для начала — не мешать другим.

Драко уверен, она подделывает этот рассеянный тон. Он сидит, стиснув зубы, и пытается вернуть утраченный контроль. Кровь бурлит. Грейнджер же спокойно заканчивает и тянется к его груди. Он сам не ожидает от себя такой прыткости, когда отталкивает её руку плечом и резко разворачивается к Грейнджер лицом.

— Какого хрена? — шипит Драко.

Она вскидывает подбородок, и его пальцы напрягаются, будто он готов сжать кулаки.

— О, тебя что-то не устраивает? Может, придумаешь что-нибудь другое, Малфой?

Вторая пощёчина.

Он игнорирует её.

— Ты объяснишь мне, какого хрена имела в виду, — произносит медленно, разделяя слова.

— Мы рассмотрим любые твои желания и предложения, но ты не слишком-то разговорчивый, — её тон едва заметно повышается. Голос начинает вибрировать.

— Я сказал, чтобы ты объяснила мне…

— Ты молчишь, спишь, ешь, пронзаешь всех убийственными взглядами. И к тому же ты недоволен…

— Объясни мне! — орёт, почти визжит, Драко ей в лицо.

Она наконец не выдерживает и вскакивает с постели, возвышаясь над ним и разъярённо дыша.

Драко понимает, что последует третья пощёчина, ещё до того, как она начинает говорить.