Милые мои! Да как же вас утешу?Разве я словами горе залечу?Редко я писал вам – и всё реже, реже, –А теперь и вовсе замолчу…{188}Решено не мною так, не нами, –Русскими, однако. Не монголами. Не янки.Матовыми светлыми ночамиТак постановили на Лубянке.Ждал я этого – и совершилось эдак.А услышал – душу повело.Напоследок! – как же напоследокНаписать вам просто и светло?Написать, чтоб меньше вы гадали,Как несу я тяжесть этих лет.Попросить, чтоб в сердце не рождалиУжасов, которых в жизни нет.Мне к лицу нейдёт венок терновый –Оплетён железным тёрном целый материк!Нас таких!.. – нас материк здесь новый,Я к нему, как к родине, привык.Так не надо этих оговорок:«Когда с нами был… Когда вернёшься ты…»Первый месяц, первый год был горек,Бились о решётку глупые мечты,А когда завалишь месяцев за сорок –Видишь: не осталось суеты.День «освобожденья»Мне как возвращеньеТоже рисовался поперву.Но потом, – в какой тюрьме по счёту? –Что-то хрустнуло во мне, досохло что-то,С той поры прошедшим не живу.Я отвык от внешнего движенья –От того, что называют волей.Душу новую, как новое растенье,Я ращу в себе в недоброй гнили тюрем,И растеньем этим я доволен.Разразись теперь «освобожденье» –Я бы вышел нехотя, сощурен.На пороге шумного, большогоДолго бы стоял я, бритый и в заплатах.Это было бы приходом новым,Это вовсе не было б возвратом!Я не знаю, было ль б мне свободней,Если б, в полусвет из полутьмы,В наше неуютное сегодняЯ, прозревший, вышел из тюрьмы.С каждым днём я научаюсь видетьТо, чего не видел я вчера,Узнаю, что клясть, что ненавидеть,Что кричать – наука не хитра;Вижу мелким то, что прежде чёл огромным,И – большим, чем прежде я небрёг;Я учусь терпенью, я учусь быть скромным.Если б только мог я, если б только могК людям терпеливым стать.А уж телом, теломОдеревянелымЭтих лучших лет не наверстать.