Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Вздохнув, Степа перевела взгляд на узкую продолговатую рамочку. Перед Степой стояла величавая ель, упираясь макушкой в голубеющее спокойно-безоблачное по-летнему небо. Широкие лапы могучего дерева опускались до самой земли, стелясь по сочной траве. Дерево как дерево. Таких елей, наверное, видимо-невидимо в Подмосковье. Ан нет — эта ель была особенной. Где-то метрах в двух от земли, вырвавшись из колючего плена тяжелых ее лап, тянулась ввысь, к солнцу, тонюсенькая белая ниточка. Тонюсенькая березка с одной-разъединственной веточкой, — дерзко-задорной, радостно-светлой на фоне иссиня-темной хвои.

Месяца за три до того рокового дня, когда не стало Артема, из Москвы пришла бандероль. От кого бы, вы думали? От той самой Кати, заезжей гастролерши, даже года не проработавшей в поселковой библиотеке, смутившей тогда-то душевный покой ее, Степиного, Артема. Катя писала… О чем писала легкомысленная красавица? Ну, конечно, о том, что она часто вспоминает и Волгу, и Жигули, и Старый кордон. И вот посылает Артему на память этюд художника… Степа наклонилась над рамочкой. В правом нижнем углу картинки выцарапано было меленько-меленько: «П. Вьюев». Да, да, Катя так и писала: посылаю этюд художника Вьюева, знакомого ее мужа-академика (все же обвела бабенка вокруг пальца старика академика, женила его на себе!). «Дерзкая, упрямая березка, пробившаяся к свету, так напомнила мне одного стойкого человека, человека чистой души и доброты необыкновенной, что я решилась, без ведома мужа, послать славный этот этюд вам, Артем, на память о нашем столь непродолжительном, но памятном знакомстве». Последние слова из скупого в общем-то письмеца гордячки Кати Степа заучила, как стихи, наизусть.

Артему Катин подарок пришелся по душе. Он сам смастерил для картинки рамочку, сам вырезал стекло. Сетовал лишь на то, что Катя, видимо, по-прежнему все такая же легкомысленная, мимоходом обмолвилась о сыне, постреле Игошке, которого она собирается определить в интернат.

Глава четвертая

В подтопке азартно стреляли сучки.

Проворная Степа, такая рукастая, такая легкая на ногу, успевала в одно и то же время справляться с добрым десятком всяческих дел. Пока разгорались в подтопке дрова, она принесла из сеней еще пару охапок звонких полешек, откидала лопатой снег с крыльца, расчистила тропку к сараю, дала курам корму.

Готовясь пить чай, Степа вспомнила про письмо от Маргариты Сидориной. Это внушительное послание в потертом конверте вручила вчера Степе тетка Агаша перед самым ее уходом от Силантьевых.

«Выпью горячего чайку и за письмо Крошки Марго возьмусь, — сказала себе Степа, присаживаясь к столу. — Есть что-то не хочу, а чаем побалуюсь».

Она стала переписываться с трактористкой Сидориной, ученицей Артема, вскоре после обрушившейся на Старый кордон беды. К тому времени Крошка Марго, оказалось, вышла замуж за Ватрушкина — Артемова целинного друга. Будто бы — об этом как-то писала Маргарита — сосватал ее с Ватрушкиным не кто-нибудь, а сам Артем Иванович!

Опорожнив чашку, нетерпеливая Степа достала из рюкзака помявшийся конверт, снова пристроилась к столу и погрузилась в чтение письма.