И принялась медленно стягивать с себя телогрейку.
В небе было тихо, тепло, сухо. От раскаленных кирпичей подтопка тянуло истомным летним зноем и едва уловимым, приятно щекочущим ноздри дымком березовых дров.
За окнами же ревели протяжно сосны, на крыше отплясывали трепака косматые лешие, в рамы нет-нет да кто-то бухая кулачищем наотмашь, а потом, по-звериному хохоча, скакал по тонувшей в сугробах поляне.
Степе подумалось: так, вероятно, бушуют моря и океаны. Ее сторожка — разве не островок в обезумевшей стихии? И она одна-одинешенька на этом затерянном островке. Одна на всем белом свете.
Не зажигая лампы, — она почему-то все явственно видела вокруг себя в непроглядной глухой темноте, — разобрала постель за ширмой и, закутавшись с головой в одеяло, уснула — теперь уже спокойно, без видений.
Проснулась Степа как никогда поздно — в девятом часу. В мире все еще бушевала, все еще ярилась метелица. Не последняя ли в этом неспокойном, пуржистом феврале?
В окна, залепленные свежим снежком, сочился робко бледный, синеватый рассвет. А к ближайшему к Степиной тахте окну намело гривастый сугробище выше подоконника.
«Бедные пичуги, чем вы кормиться нынче будете? — первое, о чем подумала Степа, прислушиваясь к рыданиям осатанелой вьюги, будто пытавшейся или запугать, или разжалобить кого-то. — В такой буранище ни за что ни про что… запросто погибель себе найдешь. Лишь попадись в эту круговерть».
Высвободив из-под одеяла руку, Степа провела ладонью по медвежьей шкуре, висевшей на стене. Она долго отказывалась принять от Антипыча этот подарок, но старик и слушать ничего не хотел.
«Душенька, Степонька, все богатство-то мое — этот мишка, — улыбаясь скромненько в поредевшую, но все еще угольно-черную свою бороду, говорил бывалый лесник. — И никому другому не желаю… тебя в приданое прошу принять. Уж не обижайся на зряшного пустомелю!»
Степа потеребила пальчиками густую рыжую шерсть, глянула рассеянно на лобастую, добродушно оскаленную морду когда-то страшного великана.
У порога потягивался, позевывая, Барс.
— Тоже не спишь? — окликнула Степа пса.
Барс заскулил радостно, стуча хвостом о половицу.
— Хватит, хватит. Сейчас встану и выпущу гулять.
И Степа недолго думая бодро поднялась с постели, набросила на плечи халатик.
— С утра придется топить. За ночь поостыли наши хоромы, — говорила она, направляясь к порогу.
Барс тыкался носом в тяжелую дверь, намереваясь открыть ее без помощи Степы, да у него ничего не получалось. Кованый крючок надежно держал дверь.
По сеням Степа неслась, подгоняемая стужей, чуть ли не наперегонки с Барсом. А когда распахнула уличную дверь, панически взвизгнула: на нее обрушилась сыпучая стена. Барс отчаянно маханул через сугроб, сразу же пропав в беспросветно-дымных, куда-то бешено несущихся вихрях.
С трудом захлопнув дверь, Степа опрометью влетела в избу, метнулась к подтопку. Прижимаясь спиной к теплым еще кирпичам, она озорно приговаривала, топая ногами:
— Ой, ёй, ёй! Где ты зайка мой косой?
Чуть отогревшись, подумала: «Не помню даже, когда так мело. Может, еще поваляться? Да нет, не барыня, за дела надо приниматься. Мне нынче и постирать бы надо, да не стану, подожду погоды, хотя воды в сенях полная кадка. Лучше штопкой займусь. Так рвется, так носится бельишко!.. И еще карточку фенологических наблюдений следует заполнить, да к тому же и обед готовить. Вчера в Тайнинке подзапаслась мясом и хлебом. Щи сварю… Артем любил мои щи. Да и Антипыч тоже».
Тут она вспомнила про лесных птах, бедствующих в эту пору года от бескормицы. Взяв от порога веник, направилась к любимому Артемом окну. У этого окошка он просиживал часами, когда ему нездоровилось.
Распахнув форточку, Степа веником смела с корыта-кормушки невесомый снежок. А уж потом принесла эмалированную кружку с подсолнечными семенами. И увидела нахохлившуюся синицу. Ветер мотал из стороны в сторону ветку рябины под окном, точно намеревался стряхнуть крохулю в сугроб, да та держалась цепко, ожидая терпеливо корма.
— Жива, востроглазая? — обрадовалась Степа синице, высыпая в кормушку семечки. — Покличь-ка других своих подружек. Подкрепляйтесь себе на здоровье!
Осторожно прикрыв форточку, Степа замешкалась у кровати Артема. До прошлой осени на ней спал Антипыч. Вскоре после трагической смерти Артема, сраженного пулей браконьера, Антипыч овдовел, и Степа пригласила старого лесника, частенько ставшего прихварывать, перебираться на Старый кордон. Он же, Антипыч, в свою очередь уговорил Степу поступить на работу в лесничество, научил ее, души не чаявшей в природе, многим лесным премудростям, которых ни в одной книге не сыщешь.
В развилке березового сучка над кроватью удобно посиживал хитрущий, ершистый бесенок. Артема забавляла эта Степина самоделка.
В сундуке в сенях навалено чуть ли не доверху заготовок — причудливых корней и сучков, да руки до них все не доходят. У лесника столько забот и летом, и зимой, успевай лишь поворачиваться! А с осени прошлого года придумали еще нагрузку: веники и метлы заготовлять. Нашли, видите ли, доходную статью для выполнения плана.