Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Вздохнула Степа, комкая в руках ненужную бумажку, видимо, обертку от бутылки.

— Нынче два года как не стало Артема… Артема Иваныча. Надо помянуть его душу — добрую, бескорыстную.

Старуха подняла голову. Казалось, она смотрела осуждающе сурово на темный лик Спаса в переднем углу не только правым глазом, но и глубоко заставшей глазницей когда-то зрячего левого, сейчас затянутой тонкой пленкой с вздрагивающей синей ниточкой. Молча, истово перекрестившись, сказала:

— Разные мы все… какой вон лес — и его бог не уравнял. Издавна примечаю: безгрешные люди и господу нужнее.

— Ладно тебе, мам, со своим господом, — поморщилась досадливо Зинка. — А ежели ты такая у нас набожная, попросила б у бога Ванярку моего из заключения вернуть. Ну, что ему там, невинному, год томиться?

— Тьфу, тьфу и тьфу! На твои препротивные слова! — с тихим возмущением проговорила тетка Агаша. — А твоего Ванярку за дело упрятали. Пусть другой раз знает…

— Да ведь на его грузовик автобус наехал! Только тот шофер — ручку позолотил кому надо, а мой… — начала было Зинка, но мать ее оборвала:

— Отвяжи-ись! Тот шофер тверезый был, а твой с утра шары налил!

— Перестаньте! — попросила Степа, страшно не любившая ссоры. — Я чаю хочу, а вы без нужды раскудахтались на весь Дунькин курмыш.

— Ну уж, ну уж! Степонька, ягодка спелая, прости меня, окаянную, что связалась с этой двуногой тигрой, — заулыбалась смущенно старуха. — Он у меня еще не остыл, самовар мой песенник, чуток подогрею лишь. А от Зинки, пустомели-язычницы, скажу тебе как на духу, спокоя в последнее время никакого не стало!

В полдень проглянуло ненадолго солнце, поджигая сугробы, золотя скворечники и флюгера над крышами Дунькиного курмыша. Заглянуло оно и в перекошенные оконца Зинкиной горенки.

И у Степы внезапно засосало под ложечкой, нестерпимо захотелось остаться сейчас одной, поскорее добраться до дому. К чему ей пустопорожняя болтовня легкомысленной подружки, ни с того ни с сего выскочившей замуж за пришлого парня, шофера с нефтепромысла? Ее же прежний мимолетный ухажер, морячок с Балтики, заглянул в Тайнинку после службы на какую-то разъединственную недельку и уплыл на теплоходе в неизвестном направлении — не то вверх, не то вниз по матушке по Волге. А шофер Ванярка — кто его знает, вернется ли к Зинке после лагерей или передумает и подастся в другие края? Как бы подружке одной не пришлось воспитывать малыша. А роды, похоже, не за горами: вон как разнесло девку, еле-еле на стуле помещается!

Поблагодарив за чай, Степа вознамерилась было уходить, но ни Зинка, ни тетка Агаша и слушать ее не захотели.

— Ну уж, ну уж, Степонька! И не выдумывай, редкая залетная наша кенареечка! — пела ласково старуха, ладонями оглаживая Степины плечи. — Пообедаем, а потом еще почаевничаем… дома-то ты всегда будешь! Не турись в свою берлогу! А Барса твоего я уж накормила и в сени пустила. Он на шубном лоскуте блаженствует.