Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Потоптавшись с недоумением возле окаменевшей в неудобной позе Степы, Барс ткнул ее в бок раз-другой влажным носом. Но та даже не пошевелилась. Тогда Барс схватил зубами за хлястик телогрейки, поседевшей от падающих с неба снежинок, и зарычал.

— Барсик, ты ли это? — спросила Степа, очнувшись от горестного своего забытья. И с трудом поднялась на ноги, не чуя их под собой.

Барс радостно тявкнул, вильнул коротким хвостом и замер, выжидательно уставясь на хозяйку умными глазами.

В последний раз оглянувшись на покосившийся обелиск, сиротливо высившийся над окружавшими его холмиками, так похожими на солидные мраморные гробницы, Степа побрела к выходу, то и дело проваливаясь в рыхлые сугробы.

Барс следовал за хозяйкой, не отставая от нее ни на шаг.

Глава вторая

Жила Зинка-чудинка с матерью теткой Агашей, смирной одноглазой старухой, в Дунькином курмыше. Их подслеповатая мазанка, по самые подоконники вросшая в землю, казалось, вот-вот рухнет под тяжестью снега, заледенелым козырькам свисавшего с крыши.

В этом забытом богом глухом курмыше, на краю шумного в последние годы поселка, доживали свой век пенсионеры. Зинка давно числилась в списках на получение жилплощади в новых домах, строящихся нефтяниками, но ее что-то все обходили и обходили, хотя в столовой фотография официантки З. Ф. Силантьевой не первый год красовалась на доске Почета.

К старой своей приятельнице и решила наведаться после кладбища Степа.

Привязав Барса за поводок к перилам крылечка, Степа долго обметала веником валенки. А потом, прихватив с собой ружье и рюкзак, отяжелевший от покупок, прошла в сенцы, завешанные березовыми вениками, отворила дверь на кухню. И сразу обдало ее теплом истопленной поутру печи, запахами только что испеченного хлеба и наваристых щей, томившихся за раскаленной заслонкой.

— Невесты в этом тереме водятся? — придавая голосу, осипшему, на морозе, игривую бодрость, спросила Степа.

Из-за ситцевой занавески, отделявшей печь от кухни-столовой, серой мышкой неслышно выкатилась сухонькая востроносая старушка. Увидела Степу, всплеснула непритворно-радостно тоже сухонькими, бескровными, по-детски маленькими ручками.

Степа не раз уж с жалостливым удивлением думала, глядя украдкой на тетку Агашу, всегда чем-то занятую: «Неужели за сорок лет непрестанной работы уборщицей в школе — изо дня в день, из недели в неделю — так износились неспокойные эти рученьки?»

Заглядывая на секунду в горницу, тетка Агаша весело воскликнула:

— Зинушка, доченька, иди-ка скорое сюда! К нам гостья пожаловала!

Степа повесила на гвоздь ружье, сняла шапку. Сказала смущенно:

— Здравствуйте, тетенька Агаша! Уж какая я гостья… просто надоедница.

— Ну уж, ну уж! Не мели зряшное. Цельный будто год не видели тебя, — приговаривала старуха, топчась возле Степы. — Телогрею, телогрею снимай, курочка ненаглядная, а то она у тебя заледенела вся!

Из горницы выплыла не спеша заспанно-разомлевшая Зинаида. Степа сразу заметила — байковый халатик, осыпанный мелкими лепестками трилистника, вперемешку с белыми фасолинами, еле сходился на животе подружки.

— Не лезь ко мне, Зин, а то еще простынешь, — забеспокоилась Степа. — Вот разбалакнусь когда… как ты геройствуешь?

— Спит помногу, что тебе ленивая телка, — проворчала тетка Агаша, доставая с печки валенки дочери. — Надевай-ка, Степа. Они горячие-разгорячие, а свои подавай сюда… Спит и спит цельными днями. Говорю, зажиреешь вся и не разродишься! В мое-то время так баб не баловали… разными долгосрочными декретами.

— Ну, перестань, мам, заладила! — отмахнулась от матери большеглазая Зинка. — Ба, ба, да ты… с охоты, что ли, к нам? Ружье-то тебе к чему в Тайнинке нашей?

Сунув ноги в Зинкины валенки, так и обдавшие истомно-знойным теплом, Степа распрямилась, вытерла тыльной стороной руки пообветрившие на морозе жесткие губы и чмокнула подружку в щеку. Сказала:

— А ты забыла, откуда я топала? Под вечер обратно на кордон соберусь — ни души живой в лесу не встретишь!

— Неслушница ты! — запахнув халат, взмахнула рукой Зинка. — К чему сбежала из столовки? Получила бы комнатуху в квартире со всеми удобствами и жила бы себе боярыней! Пусть бы Старый кордон синим огнем горел! Женское ли это дело? Не каждого парня заманишь теперь в лесники. Кому охота лешим в глуши маяться? А тут еще всякие нервощипательные ужасти разносятся… даже в поселке страшно вечером нос из дома высунуть.

Не отвечая подружке, Степа подхватила с пола рюкзак и направилась к столу.

— Тетенька Агаша, принимайте гостинцы, — сказала она, распутывая у рюкзака завязки. — Перво-наперво держите любимые вами баранки. Зинухе — кулек с кисленькими карамельками… А это — колбаса-недоса. Еще консервы рыбные — сом в томате. И бутылочка согревательного. Как, бишь, его? Десертное румынское. Продавщица насулила: выпьешь рюмочку, захочешь вторую!

Тетка Агаша снова всплеснула руками:

— Ну уж, ну уж! Экая ты трясихвостка! К чему последние копеечки растранжириваешь? Чай не начальница, большую зарплату тебе не отваливают. А у нас все пока есть. И обедом накормим, и чайком с ежевичным вареньем настоим.