Ранняя осень. Повести и этюды о природе

— А ты, Степ, сиди, не трепыхайся, я о тебе знаешь как соскучилась! Мама дело говорит: намытаришься еще в своем монастыре! Послушай-ка, о чем я тебе порасскажу, — сладко жмурясь, заговорила Зинка, ни минуточки не молчавшая за чаем. — Гостевала у нас с полмесяца назад мамина свояченица из Самарска. На шарикоподшипниковом многостаночницей работает. «Счастье-то мне какое подвалило! — это она, Дусина, призналась как-то вечерком. — Приобрела позапрошлой весной лотерейный билетик за полтинник. У самого входа в универмаг старикашка чуть ли не силой приневолил взять. «Подорожали, спрашиваю, билетики-то?» — «А это, красавица, — отвечает старикашка с бородой-мочалкой, — не вещественной лотереи билеты, а ху-до-же-ственной! Ежели посчастливится, то не какой-то там пылесос или стиральную машину, а подлинно художественного значения получите произведение! Скажем, картину для украшения квартиры или же опять изящный чайный сервиз, а то и умопомрачительное изделие из хрусталя». — «Ладно, говорю, зубы заговаривать. Давай уж один билет. Два не возьму, а один… куда не шел мой «полтинник!». А потом и забыла про билет. Сколько прошло времени, не помню, только раз по радио объявляют: «Проверяйте, граждане, билеты художественной лотереи». Ну, ну, думаю, забежать надо на досуге в сберкассу. А когда забежала, то не тут-то было! «Идите, — говорят мне, — в художественный салон, там должна быть таблица». Пришлось искать салон этот самый картинный. А он и вправду от потолка до пола картинками увешан. Сроду такого магазина не видела, даром что всю жизнь прожила в Самарске. Дала мне усатая продавщица таблицу, искала, искала свой номер… и что вы скажете? Нашла-таки! Картину, оказывается, выиграла. Стоимостью в тыщу восемьсот пятьдесят целковых! Меня даже в жар бросило. Ну и деньжищи! Непременно, кумекаю, деньгами возьму. Зачем мне картина? У меня дыр-то в хозяйстве — ой да ой! Спрашиваю усатую девицу, что таблицу мне выдавала: «Заместо картины я могу получить деньги?» — «Нет, — отвечает. — Но когда получите из Москвы картину, можете нам для продажи сдать. Берем на комиссию двадцать процентов с вырученной суммы». Вот, думаю, рвачи! Даже на художестве и то наживу хотят иметь. Послала заказной почтой свой счастливый билетик и жду с нетерпением посылку».

— Зин, ну к чему это ты? — взмолилась вдруг Степа, сидевшая как на иголках. — Я ведь родственницы вашей не знаю… да мне и в самом деле пора домой топать.

— Помолчи! — отмахнулась Зинка. — Сейчас самое занятное произойдет. Минутки через две закруглюсь, и обедать будем. Слышишь, мама ухватом гремит?.. Ну так вот: пришла посылка нашей Дусине. И вместо радости она так и обомлела от удивления: огромный ящик, а в нем картина под названием «Ударная вахта сталеваров». Размер картинищи: три метра на два с половиной! Схватилась Дусина за голову: «Куда такую махину девать? Моя комнатенка всего-навсего шестиметровая!» Наняла грузовик и повезла свой выигрыш в художественный салон. А там руками замахали: «Посудите сами, голубушка, кто согласится раскошелиться на такое дорогое произведение? Пришлось горемычной Дусине снова нанимать грузовик и везти картину в заводской клуб. И там чуть ли не на коленях еле-еле уломала директора принять от нее в безвозмездный дар свой счастливый выигрыш! Ведь она, Дусина, и так полсотню без малого в печку выбросила двум шоферам-левакам.

Зинка облизала пересохшие губы, схватилась руками за бока и визгливо захохотала.

— Я до сих пор… ой, ой… как вспомню про Дусину, про ее билетик счастливый, так со смеху чуть не помираю!

Вошла в горницу тетка Агаша и, низко поклонившись, позвала к столу.

И тут Зинка, закинув назад голову, стала медленно валиться на бок.

Перепуганная Степа бросилась к подружке, схватила ее за плечи.

— Зиночка, доченька, что с тобой, бутон мой розовый? — запричитала, бледнея, тетка Агаша.

— Воды! — отрывисто бросила Степа. — Истерика с ней.

Глава третья

Снова сыпал косо снежок, подгоняемый слегка северяком, пока еще малосильным, не разгулявшимся по-молодецки.

Смеркалось.

«Не надо было засиживаться у Силантьевых, — за поселком становясь на лыжи, корила себя Степа. И ей тотчас стало жалко подругу. — Эх, Зинулька, Зинулька, несчастное ты создание!.. Спит, должно быть, после припадка. — Поглядела на беспросветно глухое, зыбкое небо, нависшее над затаенно принахмурившимся лесом. — В ночь — это уж точно — буран разыграется. Горы и те заволокло. Непременно запуржит».

Барс бежал чуть впереди Степы, изредка то останавливаясь у потешной — ухватом — сосенки и звонко, взахлеб облаивая белку, невидимую в облепленных снежными комами ветвях, то прыгая в сугроб, чтобы обнюхать следы неведомого зверька, совсем недавно промышлявшего в этих местах.

Безропотно угасал ненастный, какой-то верченый этот денек — с солнцем и со снегом, о котором в душе у Степы, кроме печали и тоски, ничего не останется.