Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Побледневший Артем тоже было порывисто встал, но Антипыч взмахом руки приказал ему сесть.

— Ты, паря, и виду никакого не показывай. Поплачет — и пройдет. Сердце-то девичье отходчиво… а понять его — не то что богу, черту не дано! Так-то вот!

В самый этот миг Артему и вспомнилась бойкая лыжница в желтом, так неожиданно появившаяся поутру на солнечной поляне. Целый день он ни разу о ней не вспомнил, честное слово, ни разу! А вот сейчас… К чему бы это?

«Одни ли девичьи сердца трудны для понимания? — спросил себя Артем, и кончики губ, опушенных усами, слегка покривились в усмешке. — Тут в своем сердце… и то как в темном лесу. Заблудиться можно».

Глава пятая

Светило солнце. Пушистые снежные хлопья опускались на землю лениво и тихо. Казалось, если до предела напрячь слух, то непременно подслушаешь шепот снежинок. Мальчишкой Артем не раз слышал их таинственные перешептывания. Только он никому об этом не рассказывал. Попробуй — засмеют! Нелюдимого, молчаливого Артемку товарищи по школе и так сторонились.

Возможно, Артем и сейчас подслушал бы разговор скрытных снежинок, да мешал звонкий бегучий ручей, неподвластный даже здешним трескучим морозам. Незнакомому человеку могло показаться, что где-то вблизи, вон за теми елочками, поет жаворонок, славя и это задумчивое утро, и бледное — «слепое» солнце, на которое можно было смотреть, как на луну, и принарядившийся в негнущиеся серебряные ризы лес.

Журчал, булькал, точно слегка заикался, ручеек-ниточка, торопясь по дну глубокого оврага к Волге. У певучего ручья, случалось, Артем сиживал подолгу. И никогда не скучал — ни летом, ни осенью, ни зимой. Самым удивительным было то, что прыткий, живучий ручеек каждый раз открывал тебе, близкому человеку, какие-то новые тайнинки.

Еще в феврале, едва ему полегчало и он стал передвигаться с палочкой, Артем решил каждодневно топтать поляну. Надо было снова учиться ходить! А однажды, отважившись, он заковылял к голосистому ручейку — давнишнему своему другу. И с тех пор уже не было дня, чтобы Артем не засматривался в тихие, незамерзающие заводи.

Вот и сейчас Артема так и подмывало отправиться к ручью. Сердце подсказывало: навести ручеек и сегодня, ведь такого другого дня уже больше не будет в твоей жизни.

«Схожу, — сказал себе Артем. — Управлюсь вот с делом и схожу».

Он стоял у колодца — позади дома. Боковинка надежного дубового сруба, обогретая солнышком, курилась еле приметным дрожащим парком. И хотя по ночам все еще трещат от забористых морозов деревья, по утрам колючий ветришко пощипывает щеки, а вот покажется солнце — и заплачут сосульки, подплывут в светлых лужицах стоящие на опушке сосенки, и прыткие синицы прилетят испить эту талую студеную водицу. Что там ни говори, а март свое берет!

Сунув в карман варежки, Артем надежно привязал железную «кошку» к длинной пеньковой веревке, змеей извивавшейся на посеревшем, притоптанном снегу, внатрусочку присыпанном воздушными пушинками.

И лишь забросил в колодец «кошку», как из-за дома донесся задорный женский возглас:

— Живая душа в этом тереме есть?

Дрогнули руки, и Артем едва не упустил веревку.

«Она!» — первое, что он подумал. Пять дней, пять долгих дней, таясь от себя, ждал ее Артем. А вот сейчас растерялся. И все молчал, точно не мог разомкнуть побелевших губ. Молчал, комкал в руках жесткую веревку.

Снова полоснуло по сердцу:

— Волшебник, вы где? Отзовитесь!

«Зачем… зачем она пришла? — с яростью подумал вдруг Артем. — Что ей от меня — т а к о г о — надо?»

И — помимо воли — тоже крикнул, не слыша самого себя:

— Здесь я!

Крикнул и склонился над обледеневшим творилом колодца, пропуская между пальцами ускользавшую вниз веревку.

Даже когда гостья остановилась за его спиной и стала сбрасывать с ног лыжи, Артем не оглянулся.

Он лежал грудью на широкой надежной доске, уставясь в сизую тьму колодца, дышавшего в разгоряченное лицо сырой прелью.

— Ведро упустили? — как-то совсем просто, по-домашнему спросила она, подходя к колодцу с противоположной стороны.

— И не одно, а сразу два! — выдохнул натужно Артем, приподнимая голову.

В ту же секунду далекая гулкая мгла гнусаво передразнила его:

— Оно-но-но… да-а!

Артем еще выше задрал голову и чуть не задел верхом шапки ее лица.

— Осторожно, ведь можно и нырнуть!

Взгляды их встретились. Встретились и тотчас разминулись.

«Почему ты сегодня такой сердитый?» — спросили, замирая, ее оробевшие глаза. А его ответили… Что они ответили, его глаза? Наверное, Артем и сам не знал в этот миг, что они могли ответить.

Тут Артему показалось, будто «кошка» зацепила острой лапой дужку ведра, и он, снова наклоняясь над творилом, осторожно потянул к себе веревку.

— Поймали? — горячо, полушепотом проговорила она.

Артем промолчал. И она, покусывая алые губы, решила ни о чем его больше не спрашивать.

Через полчаса, выбившись из сил, Артем присел на край творила. Сбив на затылок тесноватую шапку, вытер со лба залиловевшей рукой липкую испарину.

— Ну ни черта… ни черта, да и нате! — пробурчал он раздраженно.