Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Снежки летели на горку один за другим. Но щуплый малец в распахнутой шубейке ловко от них увертывался. Нет, он не только увертывался, но еще успевал хватать из-под ног отсыревший снег, комкать его запунцовевшими ручонками, будто кипятком ошпаренными, и метко пулять тяжелые ядра в осаждавшего «высотку» «противника». Отступать ему было некуда: горка упиралась в глухой забор, за которым в ряд выстроились осокори, доставая седыми, словно дымившимися, вершинами низкое и тоже жухло-серое, как и снег, небо.

— Эй ты, ничейный сын! Сдавайся! — выкрикнул большеголовый шкет, подкравшись к подножию горки. И запустил в отчаянного мальца плотным, отливающим синевой комом.

Метко пущенный снежок угодил мальчонке прямо в лицо. Он покачнулся, зажал руками нос.

— Ура, ура! — заголосили внизу ребятишки, бросаясь на штурм горы.

Но ее защитник, похоже, еще не собирался сдаваться. Проворно отскочив к забору, он выпрямился, затравленно глянул вниз. Из разбитого носа капала алая густая юшка. Другой бы на его месте изошелся дурным криком, а этот даже не пискнул. Сбив назад налезшую на глаза заляпанную снегом шапчонку, он зачем-то сунул дрожащую руку в карман шубейки. А преследователи — вот они — уже совсем близко.

— Назад! Назад, грачата! — крикнул тут Артем, наблюдавший со стороны за мальчишеской баталией.

Ребятишки, и вправду похожие на драчливых грачат, разлетелись кто куда. На горке же остался только тот — с разбитым носом. В руках у него — снежок. Последний его снежок, с таким трудом вытащенный из кармана шубейки. По снежному кому расплывались красные пятна, но мальчонка упорно их не замечал.

— Иди-ка сюда, слышь! — сказал Артем храбрецу, останавливаясь напротив горки.

Мальчонка не сдвинулся с места. И все комкал и комкал в красных своих ладонях розоватый снежный шарик.

— Ну! — повторил Артем. — А я-то думал, ты герой!

«Герой» провел ребром руки под носом. Тоненько пропищал:

— Драться не будешь?

— Выдумал! — засмеялся Артем. — Нам с тобой нечего делить.

Мальчишка еще раз старательно вытер нос. И вдруг, присев на корточки, скатился на пяточках с горки. Скатился прямо Артему под ноги.

Артем нагнулся, застегнул на нем шубейку. А потом легонько приподнял пальцем острый мальчишеский подбородок. Синюшное личико. Сивая прядка волос, рогом торчащая из-под шапки с распущенными ушами, такие же светлые, еле приметные брови, словно прочерченные пунктиром. И васильковые, не по годам умные, внимательные глаза.

Нашарив в кармане полушубка платок, Артем осторожно, старательно принялся стирать с лица пострела засохшие сгустки крови. У «героя» на глаза навернулись слезы, но он терпеливо молчал, моргая ресницами.

— Теперь порядочек, — ободрил Артем мальчонку, пряча платок. — Как тебя звать прикажешь?

— Игошка я, — выдохнул тот с облегчением, едва Артем оставил его в покое.

— А сколько тебе годков, Игошка?

Мальчонка непонимающе уставился на Артема.

— Лет сколько тебе?

— Пять и еще один.

— Значит, шесть?

— Ага, шесть. А придет лето, мне будет семь. — И тут Игошка впервые улыбнулся.

Ни Артем, ни Игошка не заметили перебегавшей дорогу молодой женщины в белом халате. А она, зябко ежась, направлялась к мим.

— Мажаров, как тебе не совестно! — краснея от возмущения, закричала женщина и дернула Игошку за руку.

Мальчонка испуганно рванулся в сторону. И доверчиво прижался к Артему.

— Зачем же вы так? — стараясь казаться спокойным, спросил Артем.

У женщины в халате теперь не только щеки зарделись, но и крупная, с фасолину, родинка на солидном подбородке.

— А с ним, с этим Мажаровым, сладу никакого нет! Я целый час искала, с ног сбилась… который уж раз убегает из детсада. Сломал, озорник, лопаточку — и со двора.

— Зачем же ты, Игошка, лопатку сломал? — положив на Игошкины плечи большие свои руки, спросил Артем.

— Я не ломал, она сама…

— Да, сама! — перебивая мальчонку, снова закричала голосистая воспитательница. — Другие ничего не ломают, другие дети как дети, а этот… со всеми ссорится, дерется!.. Вот полюбуйтесь — опять ему нос расквасили!

— Ах, ты еще и дерешься! — удивился Артем, еле сдерживая улыбку.

Игошка запрокинул назад голову, пытаясь заглянуть Артему в глаза.

— А зачем они дражнятся? — морща припухший нос, пробурчал Игошка. — У них у всех папы… и дражниться можно? Да?

Ища сочувствия у Артема, детсадовская воспитательница развела пухлыми руками:

— Этот Мажаров, знаете ли, взрослого заговорит!

— А где ваш детсад? — помедлив, спросил Артем. — В том доме через дорогу?.. Пойдемте, я провожу вас с Мажаровым. Ты, Игошка, пойдешь в детсад и будешь слушаться старших…

Игошка молчал. Но за Артемову руку уцепился крепко. И до самых ворот приземистого одноэтажного зданьица не выпускал ее.

Воспитательница шагала крупно, по-солдатски, размахивая правой рукой. Игошка и Артем еле за ней поспевали. Она так спешила, что, подойдя к калиточке детского сада, забыла даже сказать Артему «до свидания».

Но Артем, все еще не отпуская от себя мальчонку, неторопливо проговорил, глядя прямо в глаза женщине:

— Этот ваш Мажаров все-таки славный парень, что там ни говорите! Не нужно только его излишне опекать.