Ранняя осень. Повести и этюды о природе

Глава одиннадцатая

Артем опустил на грудь руку с письмом. Сколько раз за эту неделю читал и перечитывал он помятые листики из ученической тетради в косую линейку? Читал, перечитывал, вспоминал…

Кажется, это было в начале октября. Не ко времени ливанули дожди — косые, зыбучие. Трое суток трактористы отсиживались в щелявом вагончике, продуваемом из конца в конец гнилым, полынно-горьким ознобным ветром. Вылезали в туманно-хлюпкую мокрядь только по необходимости. В двух шагах от прочерневшего, исхлестанного дождями вагончика свободно можно было завязнуть по колено в чавкающей липкой грязище.

Доедали последние заплесневевшие ковриги двухнедельной выпечки. Кипятили мутную дождевую воду в котелке, соорудив посреди вагончика, как пещерные жители, самодельный таганок. На дрова пришлось изрубить двухъярусный топчан.

Согревались обжигающим кипятком, бурлившим белым ключом, рассказывали по очереди отчаянно веселые небывальщины.

А потом как-то вдруг в ночь раззвездило. Спелые, по кулаку, звезды усыпали весь до жути неоглядный небосвод. От пронзительно-трепетного сияния было светло даже на земле.

— На ясную погодку потянуло, мужики! — сказал, зябко ежась, угрюмо-молчаливый парень, все эти трое суток мертвецки проспавший на верхней полке.

Наутро из-за стеклянно-пустой светлоты горизонта выкатился преогромный, будто по заказу выкованный, раскаленный диск.

Коротышка Ватрушкин, известный на весь совхоз зубоскал, глядя на восход, ликующе загорланил, воздев к небу грязные свои пятерни:

— Светило, ты ли?

И вот в тот как раз брызжущий солнцем нежаркий денек, кажется, к обеду, когда злые, изголодавшиеся парни сушили на скрюченных колючих будыльях татарника постиранное кое-как бельишко, с центральной усадьбы и приползла оказия с продуктами. Гусеничный трактор, меся твердеющую грязь по чуть обдутой ветром дороге, притащил на прицепе долгожданный фургончик. Но из фургона, кроме подслеповатого завхоза со старомодным пенсне на породистом носу, выпорхнула еще и рыжая девчонка в ватнике с чужого плеча. На ногах у нее алели босоножки.

— Ты что, дочка, к тетке на пончики прикатила? — подозрительно ласково спросил Ватрушкин растерявшуюся девчушку, сразу же, едва она спрыгнула на землю, по щиколотки завязшую в грязи. И, обернувшись к загоготавшим парням, сбившимся в кучу, неунывающий коротышка озорно подмигнул нахальными своими глазищами. — Признавайся, честной народ, чья это крошка?

— Хватит тебе зубы щерить, обормот! — проворчал, пыхтя и отдуваясь, тщедушный завхоз, волоком таща из фургончика мешок с картошкой. — Это я вам подмогу привез. Вместо того летуна… Приветствуйте и трепещите перед женским существом: Маргарита Сидорина!

Прощелыга Ватрушкин и тут с издевкой простонал:

— Крошка Марго! Подойди ко мне, малютка, и я прижму тебя к своей пылкой груди!

Бледнея, девчурка с ужасом в остановившихся глазах озиралась на гогочущих, улюлюкающих парней.

— Перестаньте, необразованные неучи! — Завхоз попытался утихомирить расходившихся ребят. — Мы в свое время ручки у женщин целовали. Ручки целовали и священным огнем…

Вдруг у этого странного чудака свалилось с носа пенсне. И он замолк, моргая безволосыми веками, тщетно пытаясь поймать ускользающую шпагатину с дрожащими стеклышками.

— Мы тебе вот что предписываем, очкарик, — загорланил, выходя вперед, угрюмый парень с недобрыми глазами, с завидным усердием проспавший всю непогоду. — Забирай свою крошку назад. У нас пока тут детсада не открывали!

И снова заржали одичавшие вконец жилистые эти молодцы.

Тогда-то вот, грубо толкнув разошедшегося парня, твердо встал на его место Артем. И веско отчеканил:

— Кто вздумает… ну хоть раз пикнуть, словом задеть эту Сидорину… со мной будет иметь приятный разговор. Потому как она теперь моя сменщица.

Парни сразу притихли. А молчун, глубоко засунув в карманы руки, с равнодушным видом направился к вагончику, что-то насвистывая.

Подняв на Артема ничего не видящие от слез глаза, Крошка Марго попыталась было заговорить, но не могла вымолвить и слова.

Спокойный же с виду Артем, как бы ничего не замечая, взял девчушку за руку и повел к фургону. По дороге спросил:

— Вещички-то у тебя есть какие?

— Е-есть, — не сразу сказала Крошка Марго. — У меня саквояж с бельем и… зонтик еще.

— Не густо, — хмыкнул Артем. — А как насчет сапог?

Девчонка мотнула головой.

— Ладно уж, сапогами для начала я тебя своими обеспечу. У меня выходные есть. А потом что-нибудь придумаем. — Артем помолчал. — И еще, кроме сапог, мой тебе совет в придачу: держись гордо. Губы бантиком, а хвост трубой!

…Артем снова перебрал странички бесхитростного письмеца. Какое надо иметь сердце, чтобы через эти вот торопливые каракули заразить другого своим волнением? Кто скажет, какое?