Ранний ледостав

Директор совхоза послал его тогда провести пересчет оленей после весенне-летних касланий. Вначале все у Карыкура ладилось — оленей без особых усилий загнали в кораль, за день управились почти с половиной животных. А ночью чем-то взбудораженное стадо пришло в движение; олени метались в загоне, пока не продавили в одном месте ограду и не вырвались на свободу. С утра пастухи, заменив сломанные жерди, отремонтировали кораль и попытались вновь загнать в него стадо. Но животные, испытав неудобства тесной площадки, где и развернуться-то как следует трудно, ни за что не хотели снова заходить в кораль. А ночью, и соответствии с графиком, пригнали следующее стадо. Пастухи, считая, что кораль уже освободился, подогнали его слишком близко, и оба стада смешались… Теперь пересчет оленей усложнился неимоверно: вначале надо было разъединить животных — то есть выудить нужных оленей из почти трехтысячного стада в соответствии с метками-тамгами на ушах. Это была работа уже не на один день, а может, и не на одну неделю. Зоотехнику же Карыкуру на все про все дано было лишь шесть дней…

Поначалу Карыкур заставил пастухов заняться отловом оленей, но увидев, как медленно движется дело, стал ломать голову, как бы выйти из положения. И выход, как ему показалось, нашелся, тем более что пастухи не раз и не два предлагали ему сделать подсчет голов на глазок, положиться на их опыт и интуицию. Так и не придумав ничего лучшего, Карыкур после долгих колебании пошел именно этим путем: обсчет голов, как положено по инструкции, не проводил, а поверил на слово пастухам и бригадирам, клявшимся и божившимся в правильности и честности своих данных. И уже на основе этих данных он составил акты, как потом оказалось, совершенно липовые… Но зато уложился в положенное ему время. Пастухи обоих стад обещали ему, что все это останется в тайне, что не только в дирекции — вообще ни один посторонний человек ничего никогда не узнает; как говорили они — «даже струя воздуха — не то что изо рта — в мозгах никогда не пронесется». А когда начался массовый забой, то выяснилось, что животных, предназначенных на мясо, явно не хватает. Стали искать причину такого грубого несоответствия актам обсчета. В первую очередь, конечно, начали допытываться у зоотехника Карыкура. Тот, стыдясь собственной халатности, никак не мог заставить себя сознаться и только разводил руками… Все, может, и обошлось бы, списали бы дело на ошибки, допущенные при обсчете во всех стадах, если бы кто-то из пастухов все же не проговорился где-то на стороне. И, конечно, в конце концов тайное стало явным…

До сих пор стыдно ему вспоминать об этом… Только по молодости и неопытности отделался тогда Карыкур строгим выговором, да еще лишился половины годовой премии. Но все это в прошлом, теперь-то он набрался кое-какого опыта.

И хотя после того случая Карыкур упросил директора, чтобы его перевели в другое стадо, четвертое, где он и по сей день работает, совершенный когда-то грешок людьми не забылся. Потому и бригадир Лозар нет-нет да и может себе позволить подшутить над ним: «Учили-учили бумаге, вдалбливали-вдалбливали четыре года науки в техникуме, а язык оленей совсем туго понимаешь!»

Карыкур старался заготавливать сухостой с подветренной стороны — так легче будет подтаскивать его к костру; а костер, разведенный на сухих стружках, разгорелся быстро — Лозар уже пустил в дело крупные дрова. Вскоре над огнем висел чайник, набитый снегом, и по мере того, как снег таял, Лозар подкладывал и подкладывал в него своей огромной кружкой новые порции.

Запасливый бригадир достал к чаю вареную оленью грудинку, которая хотя и успела изрядно промерзнуть, но, оттаянная возле костра, пошла за милую душу. Точно так же пришлось отогреть и застывшую, как камень, буханку белого хлеба. Только масло они крошили ножом и глотали мелкими кусочками, целиком. Двухлитровый походный чайник оказался для них мал, пришлось кипятить снежную воду еще раз.

После чая Лозар выкурил трубку махорки, подбросил в костер несколько цельных лиственниц потолще.

— Ну, а теперь, сынок, на боковую. Надо, надо малость вздремнуть. Переспим, а к утру, пожалуй, и ветер стихнет. А пока, — и Карыкур в бликах ярко занявшегося костра увидел улыбку старика, — в «куропачьем чуме» спрячемся.

Бригадир встал, отошел на пять-шесть шагов в принялся вытаптывать в глубоком снегу яму.

Карыкуру еще ни разу не приходилось ночевать в «куропачьем чуме», и хотя он, конечно, слышал, как это делается, сейчас ему было интересно следить за всеми приготовлениями бригадира. Лозар, как олень, утаптывающий место для лежки, устроил в снегу довольно вместительное углубление, на мгновение скрылся в нем, а потом вынырнул вполне удовлетворенный.

— Кой! Не туго, не туго! — сказал он, покряхтывая. — В самый раз, на двоих хватит! — Он выбрался из ямы. — Иди, ложись первый. А я рядом пристроюсь.