Ранний Самойлов. Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х

Я вел расстреливать бандитку.
Она пощады не просила.
Смотрела гордо и сердито.
Платок от боли закусила.

Потом сказала: «Слушай, хлопец,

Я все равно от пули сгину.
Дай перед тем, как будешь хлопать,
Дай поглядеть на Украину.

На Украине кони скачут

Под стягом с именем Бандеры[130].
На Украине ружья прячут,
На Украине ищут веры.

Кипит зеленая горилка

В беленых хатах под Березно[131],
И пьяным москалям с ухмылкой
В затылки тычутся обрезы.

Пора пограбить печенегам!

Пора поплакать русским бабам!
Довольно украинским хлебом
Кормиться москалям и швабам!

Им не жиреть на нашем сале

И нашей водкой не обпиться!
Еще не начисто вписали
Хохлов в Россию летописцы!

Пускай уздечкой, как монистом,

Позвякает бульбаш[132] по полю!
Нехай як хочут коммунисты
В своей Руси будуют[133] волю…

Придуманы колхозы ими

Для ротозея и растяпы.
Нам все равно на Украине –
НКВД или гестапо».

И я сказал: «Пошли, гадюка,

Получишь то, что заслужила.
Не ты ль вчера ножом, без звука
Дружка навеки уложила.

Таких, как ты, полно по свету,

Таких, как он, на свете мало.
Так помирать тебе в кювете,
Не ожидая трибунала».

Мы шли. А поле было дико.

В дубраве птица голосила.
Я вел расстреливать бандитку,
Она пощады не просила.

1944–1946

1945 – начало 1950-х

Из дневниковых записей

1945

03.05

Берлин капитулировал. Ходят разные слухи. Будто бы Гитлер застрелился, Геббельс отравился и отравил семью. ‹…›

Но и это не радует. ‹…›

Где мои друзья и соратники? Где мои надежды? Мои стихи? Романы, трагедии? Прекрасные мысли?

Ничего этого нет. В двадцать пять лет я начну жить сначала. И видимо, трудно жить.

25.12

Если бы я умер двадцати лет, сказали бы, что из меня мог бы получиться гениальный поэт. Стоит ли жить до шестидесяти, чтобы доказать обратное.

1946

05.01

Вечер молодых поэтов. Тарасенков[134] причесал их и положил в ящик с названием «четвертое поколение». Так они себя и вели, даже руками не размахивали, не говоря уже о мыслях. Поэзия стала скучным эстрадным номером. Брали голосом. Больше всего понравились пародии.

Львовский[135] спросил: «Как у тебя настроение?» Я сказал – «хорошее». – «А у меня плохое. Каждый из них издал уже по книге». – «Что же, значит, для этого не надо быть гением».

Литература «четвертого поколения» не стала поэзией. Гудзенко[136], Урин[137], Межиров[138] – все они талантливы. Но это лишний раз доказывает, что поэзия это – идейное движение. Был период Пушкина, Лермонтова. А следующего периода уже не было. Тогда стали Белинский, Грановский[139], Станкевич[140].

Если у нас не будет поэзии, время будет названо по нашим мыслям.

Шакалы набросились на войну, как на труп лошади. Когда они всё съедят, жить им будет нечем.

Мандель[141] говорит: «Я хочу такой поэзии, где бы я был средним поэтом».

24.01

Какими тесными сплетениями сосудов и нервов привязаны мы, поэты, к своим биографиям. Как должны мы уметь жить, чтобы уметь писать!

15.02

Моя мысль очень проста. Единственный пафос поэзии наших дней – это самосознание целого поколения людей, ставших в войну движущим фактором государственной жизни.

Дураки брюзжат на цензуру. Не знаю. У нас нет поводов спорить с цензурой. Новая поэзия – это органическое принятие. Вне этого принятия – декаданс, гибель поэзии.

‹…›

С[ельвинский] очень бодр. Это человек большого масштаба. Может быть, поэтому он не слишком с нами считается. Старик решил свести счеты с Симоновым, взяв нас за ноги и размахивая нами. Может быть, он и расшибет голову С.[142], но и нам не поздоровится.

Глупо. Единственный метод литературной борьбы в наше время – писание. Этого ждут. Декларации никому не нужны.

26.02

Мой первый вечер перед многими людьми на филологическом факультете. Первый успех.

11.03