Учитывая важность вопроса, Кремль в превентивном порядке постарался пресечь возможные попытки проявления неуместного революционного энтузиазма со стороны полпредств и военных. Доведенные до их сведения директивы о невмешательстве были сформулированы в предельно жестких выражениях и грозили карой за неисполнение. Уже в приказе наркома обороны К. Е. Ворошилова от 25 октября 1939 г., отданном в связи с вступлением частей РККА в Прибалтику, от личного состава требовалось «ни в коем случае не вмешиваться во внутренние дела» Эстонии, Латвии и Литвы. «Разговоры о «советизации» прибалтийских республик, – говорилось в приказе, – в корне противоречат политике нашей партии и правительства и являются, безусловно, провокаторскими […] Настроения и разговоры о «советизации», если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом» [95, ф. 4, оп. 15, д. 22, л. 250–257].
Дело осложнялось тем, что «советизаторскую» волну стали поднимать местные левые, причем уже на стадии переговоров о пактах. Поверенный в делах СССР в Литве В. С. Семенов телеграфировал 5 октября в НКИД: «Журналист Палецкис сообщил сегодня следующее. В Литве образовался комитет, объединяющий коммунистов, ляудининков[70]
и социал-демократов. Учитывая настроения масс, комитет решил выступить с требованием литовской народной республики. […] Палецкис интересовался, могу ли помочь их выступлению советом» [64, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2063, л. 101]. Из Таллинна К. Н. Никитин сообщал, что подписание пакта и ввод советских воинских частей «расценили здесь по аналогии с Западной Белоруссией и Украиной. Отсюда различного рода делегации рабочих союзов […] с просьбами о смычке с советскими профсоюзами, Красной Армией, с жалобами на притеснение профсоюзов эстонским правительством, на усиление режима Пятса-Лайдонера» [64, ф. 0154, оп. 32, п. 48, д. 2063, л. 101].В условиях подъема левого энтузиазма в «своих» странах полпреды и иные представители СССР, еще не до конца свыкшиеся с новой для них ролью лояльных партнеров существующих режимов, совершали иногда, на взгляд осторожничающей Москвы, отступления от данной ею директивы о невмешательстве. В ответ на сообщение полпредства из Каунаса о контактах с представителями просоветски настроенной части литовской интеллигенции, Молотов телеграфировал 14 октября: «Всякие заигрывания и общения с левыми кругами прекратите. Осуществляйте связь только с правительственными, официальными кругами, постоянно помня, что полпредство аккредитовано при правительстве и ни при ком другом». Неделю спустя Позднякову было дано еще более строгое указание наркома: «…Категорически воспрещаю вмешиваться в межпартийные дела в Литве, поддерживать какие-либо оппозиционные течения и т. д. Малейшая попытка кого-либо из вас вмешаться во внутренние дела Литвы повлечет строжайшую кару на виновного […] Следует отбросить как провокационную и вредную болтовню о советизации Литвы» [64, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2064, л. 55, 61]. Полпред К. Н. Никитин, намеревавшийся всего лишь отметить национальный праздник СССР 7 ноября торжественным концертом, получил от Молотова 23 октября телеграмму следующего содержания: «Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли […] Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам […] Главное, о чем Вы должны помнить, – это не допускать никакого вмешательства в дела Эстонии» [63, с. 139, 144].
Фактически речь шла уже не столько о политике невмешательства в дела прибалтийских государств на стороне левых сил, сколько о поддержке официальных властей против оппозиции. 1 ноября 1939 г. американский посланник в Эстонии и Латвии Д. К. Уайли сообщал об этой метаморфозе в Государственный департамент: «Какой-то странной до смешного выглядит новая советская позиция в отношении деятельности левого крыла в этих приграничных государствах. На местах, где она проявлялась, советские представители реагировали на это нерасположением. Правительства прибалтийских стран, по крайней мере, косвенно, поощрялись на твердые репрессивные меры против любых беспокоящих акций со стороны левых…» [71, с. 47].
В свете этого свидетельства уже не выглядит шуточным обещание, данное Сталиным Ю. Урбшису во время переговоров в Москве, что в случае коммунистического восстания в Литве советские войска подавят его [79, с. 16–17]. По информации латвийской разведки в октябре-ноябре 1939 г. «были случаи, когда местные коммунисты обращались к большевикам в Ново-Вильне с жалобами против литовских учреждений. Большевики их арестовывали и передавали литовской полиции». Арест в декабре 1939 г. лидеров литовской компартии во главе с первым секретарем А. Снечкусом также не вызвал какого-либо протеста Москвы.