Рашен

– Они заставят читателя, в первую очередь, думать и размышлять. А во-вторую и третью – научат лучше понимать себя и окружающих. Увидеть, что во все времена суть человеческая не меняется, слабости, пороки и добродетели одни и те же на протяжении тысячелетий. Поэтому книга, по замыслу автора, призвана уберечь читателя от совершения ошибок предшественников, – объяснил я свою позицию.

– Замечательно. Только все это можно выразить простыми словами, а не напускать вонючий литературный туман, уводящий непонятно куда.

– Сложно с вами спорить без конкретных примеров. Если бы мне предоставили несколько книг из вашей послепобедной библиотеки, я был бы признателен. Наверное, изучив их, смог бы более аргументированно вести диалог, – решил я схитрить и выиграть время – уж очень не хотелось к расстрельной стенке.

Олег Августович снова сощурил поросячьи глазки и задумался. Потом стукнул пальцами по краю стола и почти выкрикнул: «А, черт с вами, будут вам книги! Вы хоть и сумасшедший, но совершенно нескучный собеседник. Читайте, потом поговорим. У меня только что созрела одна мыслишка – не сделать ли из вас учебное пособие для курсантов?

– Чучело, что ли? Или натянуть на глобус? – скривился я.

– Перестаньте, вы нам нужны живой. Будут слушать, как вы спорите и несете ахинею. Молодежь должна знать врага в лицо, все его слабые стороны и изъяны. Да, это надо обдумать. Идите уже. Конвойный!

Ручищи солдата-амбала, как пушинку, оторвали меня от стула и толкнули в сторону шкафа с потайной дверцей.

Андреас, коридор, камера… Не успел трижды лязгнуть замок, как я уже устало опустился на кровать. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, а просто побыть в тишине. Настолько меня вымотал пустой разговор с очередным фашистом. К сожалению, ожиданиям моим вновь не суждено было сбыться.

– Ну как всё прошло? – присев на краешек моей кровати и зажав руки коленями, живо поинтересовался Дмитринг.

– Пока не знаю, – устало выговорил я. – В одном ты прав: похоже, меня действительно принимают за сумасшедшего, причем опасного для общества. И этот пункт крайне тяготит. Даже недолго погостив у вас и не окунувшись в глубины великих русиянских законов, я понимаю, что подобный вердикт означает смертную казнь…

– Н-у-у-у, как бы сказать помягче, – растягивая слова, сказал юноша, – Не все так однозначно. Виселица или расстрел в вашем случае не самый плохой исход, извините за прямоту.

– Да неужели? Разве может быть что-то хуже смерти? – прошептал я, не в силах вступать в полноценный спор.

– К сожалению, да. Например, вас могут отправить в Державный институт исследования возможностей человека. Жуткое место. Живым оттуда никто не возвращался, как, впрочем, и мертвым. Люди туда заходят и больше не выходят.

По слухам, в институте над пациентами, признанными опасными для общества и не подлежащими социальному исправлению, ставят опыты. Вживляют электроды в голову, без наркоза ломают и вновь сращивают кости, берут кровь литрами, невзирая на состояние организма. Заставляют поднимать неимоверные тяжести, наблюдая, как ломается позвоночник. В общем, особо не церемонятся.

– Какие ужасы ты мне рассказываешь, и притом таким спокойным тоном, словно для тебя это обыденность.

– По сути, так и есть. Все мы прекрасно понимаем, что подобные существа (надеюсь, ты будешь не из их числа) крайне опасны. И ничего путного, кроме горя нормальным людям принести не в состоянии. А так хоть послужат во благо науки. Глядишь, рано или поздно ученые разберутся в природе «съехавшей крыши», изобретут лекарство и навсегда избавят мир от маньяков, насильников и убийц.

– То есть подопытных мышей и обезьян вам уже не хватает?

– Какие могут быть мыши, если речь идет о заболеваниях человека? Прочти труд величайшего врача и исследователя доктора Менгеле. Его ведь тоже поначалу многие несправедливо обвиняли в опытах над заключенными концентрационных лагерей. Но потом заткнулись. Ведь не будь этих экспериментов на человеческом материале – как знать, где бы сейчас была наша медицина?

– Ты так говоришь, словно в России уже победили большинство болезней и увеличили среднюю продолжительность жизни лет на тридцать.

– Нет, но наши ученые стремятся к этому. Я уже говорил, что упрямство «красной плесени» и ввязывание Русии в глупые бесцельные войны сильно затормозило нашу страну на пути прогресса. Пройдет еще не одно десятилетие, прежде чем мы догоним ведущие страны.

– Откуда ты нахватался слепой пропаганды?

– Этому нас учат со школы. И никакая это не пропаганда, а чистейшая правда, основанная на объективном анализе прошлого и настоящего.

– А что же в самой Великой Германии? Там уже, небось, машины по небу летают и на заводах трудятся сплошь роботы? – съязвил я.

– Не летают. Но не скрою – уровень жизни в Германии гораздо выше нашего. Но мы никому не завидуем. Даст Бог, и Русия когда-нибудь выберется из средневекового болота на цивилизационный хайвэй. По крайней мере, наши мудрые правители прилагают к этому все усилия.

– Что-то пока не очень получается, – пробормотал я, не в силах разлепить налившиеся свинцом веки.