Рашен

Дмитринг понял, что мне необходимо отдохнуть, осторожно встал с кровати и полез на свои нары. Улетая в объятия Морфея, я услышал отдаленное шелестение бумагой и невнятное шуршание карандаша…

***

Голые мужчины и женщины в моем сновидении упражнялись в игре, отдаленно напоминавшей футбол. Точнее, они просто катали по заросшему полуметровой, выжженной на солнце травой полю огромный мяч из брезента. Было пасмурно, хотя и довольно тепло. Груди женщин и пенисы мужчин забавно болтались вверх-вниз, придавая скучной игре эротический задор.

Мяч толкали руками и ногами, судьи на поле не было. Не успел я насладиться прелестями игроков, как уже перенесся на берег реки. Вода зеленого цвета резко контрастировала с желтым горизонтом и ярко-оранжевым кругом Солнца.

На берегу, у самой кромки воды, сидели рыбаки в больших соломенных шляпах, с длинными бамбуковыми удилищами. Уверенной походкой я подошел к ним, залез в воду по колено и принялся шарить под водой. В том, что поймаю рыбу, не было ни малейшего сомнения. И действительно, через несколько минут руки ухватили и вытащили большую рыбину с телом сома и головой щуки. От неожиданности, опасаясь острых зубов монстра, я отбросил его на берег. «Сомощука» начала сильно извиваться, пытаясь добраться до кромки воды и улизнуть. К сожалению, мой напарник (а у меня был-таки напарник) не сумел совладать с сильной рыбиной и упустил ее. Ну и в финале меня посетило историческое видение. Ко мне подошел Ленин и спросил, строго глядя в глаза: «Вы с нами или уже там?»

– Где там, Владимир Ильич? – не понял я вопроса.

Старик Крупский хитро улыбнулся и похлопал меня по плечу. Потом развернулся, быстро пересек рабочий кабинет и, с легкостью запрыгнув на невысокий подоконник, вышел прямо в раскрытое окно. Я в ужасе выглянул на улицу: Ильича нигде не было. Вместо него на траве во дворе Смольного резвились три здоровенных баклана и суетился десяток куда более мелких голубей.

***

Как ни странно, но бредовые сны не помешали мне выспаться и чувствовать себя отдохнувшим.

– Проснулся? Вовремя, только что обед принесли, – отрапортовал сосед.

– Спасибо, Дмитринг, что дал поспать и не прирезал во сне как неблагонадежный элемент.

– Шутки шутишь? Хорошо: значит не падаешь духом, – улыбнулся Дмитринг, пододвигая мне тарелку с дымящимися щами.

Вооружившись алюминиевой ложкой и куском белого хлеба, я принялся за трапезу. По крайней мере, один плюс в моем шизофреническом трипе имелся – приличная тюремная кормежка. Суп был вкусный, неотличимый от домашнего. Следом в мой желудок, тщательно прожеванными, опустились котлеты и картофельное пюре. Завершил пиршество компот из сухофруктов и яблочный штрудель, обильно посыпанный сахарной пудрой.

– И всегда у вас в тюрьмах так хорошо кормят или по особым случаям? – поинтересовался я, лениво вылавливая ложкой изюминки из компота.

– Мы не в тюрьме, а в блоке предварительного анализа. Здесь содержатся задержанные до прохождения полного психологического и физиологического обследования. После определения степени отклонения от социальной нормы отсюда переводят либо в клинический изолятор – для исправления, либо отправляют на поселение в Сибирейскую тайгу, либо утилизируют.

Ужасные термины, произносимые Дмитрингом, уже не производили на меня такого сильного впечатления, как поначалу. Крепкий сон и хорошая пища как нельзя лучше помогали бороться со стрессом и воспринимать окружающую реальность с долей пофигизма и надеждой на светлое будущее.

– И какие методы исправления у вас практикуют наследники фашистских коновалов?

– Прошу вас, постарайтесь не употреблять это слово хотя бы в нашем городе! – взмолился Дмитринг, от волнения снова перейдя на «вы».

– А что такого я сказал? Гитлер – ваш пророк. Германская армия – освободитель от уз рабства. Форма, которую даже сегодня носят солдаты и офицеры, сшита по арийским лекалам. И при этом вы обижаетесь, когда произносят слово «фашисты»! Не понимаю.

– Все предельно просто. Фашизм подразумевает, в первую очередь, диктаторскую форму правления, основанную на милитаристском национализме. Ни о каких правах и свободах граждан при таком режиме речи не ведётся. Всё подчиняется воле фанатика, занявшего трон, и его приближенных.

– А у вас речь, стало быть, ведётся? – подколол я Дмитринга.

Тот ничуть не смутился и, казалось, даже не понял моего троллинга.

– Я не понимаю, почему вы все время говорите «у вас», словно сами не из Русии, а из другой страны.

– Тише, тише, дружище! – поспешно перебил я собеседника. – Никакой я не шпион. Я свой, русиянский парень, только из другого города. Он очень маленький и находится далеко отсюда.

– Надеюсь, что так и есть, – глядя сквозь меня, грустно вымолвил юноша. – Ведь если вы окажетесь шпионом, то я буду подлежать немедленной утилизации вместе с вами.

– А ты-то тут причем? – ужаснулся я.