Рашен

– Практически. Если не считать нескольких женщин, которые меня всегда прекрасно понимали и были готовы утешить в трудные минуты.

– Это вы о проститутках?

– Фу, какой испорченный молодой человек! – поморщился пижон. – Если женщина делает приятно, а в ответ я проявляю финансовую щедрость, почему сразу надо клеймить её позором?

– Не обижайтесь, – натянуто улыбнулся я. – И не повышайте голос. Не стоит забывать, где мы с вами находимся. Я лично не хочу получить дубинкой по голове.

– Да, да, молчу, – снова сник мужчина, который за миг до этого был готов броситься врукопашную ради защиты чести знакомой путаны.

Немного помолчал, искоса бросая на меня взгляды, словно гадал, «подсадная утка» я или же просто собрат по несчастью. Наконец отбросил сомнения и продолжил:

– Знаете, юноша, самое странное, что кардинальные перемены в судьбе никак не повлияли на мой внутренний мир. Потеряв все, я не перестал бояться. Почему, спросите вы? Сам не знаю, ведь ничего ценного у меня не осталось. Квартира, машина, две дачи, банковские счета – все это было конфисковано. Но боязнь и чувство тревоги остались.

И чем больше я думаю об этом, тем отчетливее понимаю, что нашу систему скрепляет только одно – страх. Дикий, животный страх. Я говорю не только о боязни перед карательными органами. Хотя и это тоже: ведь мало кому хочется быть арестованным и отправленным на вечное поселение в Сибирейскую тайгу.

Гораздо больше люди боятся потерять место под солнцем. Сегодня лишиться работы – значит закончить жизнь в ночлежке для бездомных или влачить полуголодное существование на убогой дачке, уповая лишь на сносный урожай. Оно и понятно: в стране, где разрушена промышленность, развалены наука, образование и медицина, а хорошая одежда и обувь есть только у полицаев и армейских, работу найти крайне трудно – независимо от возраста, образования и опыта работы.

Безусловно, можно продать душу и влиться в тучные ряды подхалимов, занимающихся пропагандой пира во время чумы. Но это морально крайне утомительное занятие. Сатана не любит долгоиграющие контракты. На такой работе вы сгорите раньше церковной свечи.

Вот поэтому и множатся каратели и редеют ряды врачей, инженеров и ученых. И над всем этим гордо реет знамя всепоглощающего страха: ведь чем выше пролез человек по карьерной лестнице, тем сильнее он дрожит при мысли об отставке.

И если продавец из булочной или какой-нибудь шоферюга по вечерам на кухне в квартире бурчит о нелегкой доле простого народа, успокаивая себя идиотскими поговорками типа «Не жили хорошо, не хрен и привыкать» или «Иисус терпел и нам велел», то мэр города или директор крупного оружейного завода находятся в постоянном алкогольно-наркотическом угаре, пытаясь очередной дозой заглушить мертвечинно-тухлый запашок собственного страха.

– А вы, стало быть, не боитесь? – меня всегда поражали люди с подобными взглядами, пользующиеся при этом всеми благами поносимой ими системы. Обычно на поверку они оказывались банальными провокаторами на прикорме у спецслужб, постоянно выискивающих бунтарей, недовольных режимом. Левиафан должен питаться вкусно и много. Поэтому поиск сакральных жертв – бесконечный процесс, верный спутник любой диктатуры.

– Только дураки не боятся. Но вы явно не из наших мест. Думаю, что все- таки вы иностранный шпион, уж больно нелепо выглядите в здешних реалиях. Поэтому и жаловаться на меня не побежите, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– Я не шпион, у меня даже справка соответствующая имеется.

Озябшими руками я расстегнул телогрейку, которая на собачьем холоде почти не согревала, и, порывшись во внутреннем кармане, извлек аккуратно сложенный листок.

– Читайте! – развернул я бумагу и протянул соседу.

Пухляш без энтузиазма взял документ и, прищурив глаза, прочел:

«Справка о социальном освидетельствовании человека Дмитрия Неверова. Настоящим подтверждается, что Дмитрий Неверов прошел полный курс психологического и физиологического обследования и признан страдающим отклонением от социальной нормы второго порядка. Приговором моральной комиссии направлен на постоянное поселение в Сибирейскую тайгу, распределительный пункт № 613».

– Хорошо хоть не первая, – вернул листок мужчина. – Тогда бы сразу пулю в лоб, а так еще поживете. Хотя и вторая степень не сахар. У меня вот третья, самая низкая, можно сказать, абсолютно безобидная, тем не менее все равно высылают из города на четыре года.

– Зачем? – удивился я.

– Для перевоспитания. Дескать, не оценил, сука, заботы государства. Расслабился, позволил себе за рюмкой французского коньяка ляпнуть лишнего. Вот теперь хапнешь нужды по полной программе, чтобы потом родину крепче любил… Так мне было сказано, если вкратце.

– И что же такого крамольного вы произнесли?

– Посетовал на то, что у нас, служителей закона высшей категории, нет неприкосновенности. Мне всегда претило, что нас, верных нукеров русиянских вождей, могут обыскать, допросить, арестовать словно простых смертных.

– А вы считаете себя непростым? – ехидно улыбнулся я.