Рашен

– Все вы знаете, господин хороший. Только не поймем, зачем прикидываетесь? – улыбнулся хозяин. – Может быть, нас проверяете? Так проверяли уже сто раз. Так и передайте своим коллегам, слово в слово: «В деревне староверов тишь да гладь. Народ фашистов ненавидит, но родину свою, Русиянушку, любит всем сердцем. И если надо —умрем за нее, но не дрогнем».

– А, кстати, почему вас называют староверами? Вы что, не признали Никоновскую реформу православной церкви и по-прежнему креститесь двумя пальцами?

– Не понимаю, о чем вы говорите: пальцы, реформы… Нас считают староверами потому, что мы не приняли послепобедную власть. Точнее, приняли, но не до конца.

– Поясните, пожалуйста. И лучше на конкретных примерах, – попросил я.

– Извольте. Только сначала выпьем. И сразу продолжим.

В этот раз налили по половине стакана каждому. И я понял, что программа «Культурного пития» закончена. Начинается очередной алкомарафон с неизвестным окончанием. Держись, дорогая моя печень…

– Главное, с чем мы не согласны в государственном устройстве, которое досталось в наследство от Великих германских освободителей, – это отсутствие демократических свобод. Все подчинено строгим правилам и держится на страхе перед полицаями и вождями.

– Что предлагаете? – мой язык уже начал заплетаться, поэтому я старался «лупить» максимально короткими фразами.

– Дайте людям свободу, это первое! – стал загибать пальцы хозяин дома, которого, как я узнал после очередного тоста, звали Афанасий.

– А свобода, это что – мешок картошки или аванс в середине месяца? Её где-то раздают? Мне кажется, что раб вначале должен сбросить хомут с шеи, а уже после возвещать о свободе. Разглагольствующий о воле в кандалах – не более, чем каторжанин, смирившийся со своей участью… – оспорил я.

Глаза Афанасия округлились, он явно не ожидал такой откровенности от представителя власти, коим считали меня жители деревни.

– Мы не хотим кровопролития, Русия и так натерпелась за прошедшие сто лет. Мы должны действовать мирным путем без насилия, пыток и расстрелов.

– Точно! – поддержал его молодой Митрич. – Царя-батюшку – и того не пожалели, ироды проклятые. Вместе с детками жизни лишили.

– Брось, пацан, он сам виноват, – парировала краснощекая баба с большим пузом и толстыми руками. – Николаю Второму надо было сначала запросить международной помощи, а уже потом отрекаться от престола. Поэтому король Георг V и не предоставил своему двоюродному братишке убежище в Англии. Оставался бы Николашка царем, тогда другой разговор. Это модно, чинно, благородно – спасать монарха от разъяренной толпы. А так он превратился в простого гражданина Романова, коих миллионы по матушке-Русии бегают. От их спасения сильным мира сего ни холодно, ни жарко.

Теперь я прочувствовал, что нахожусь на собрании «Общества знатоков русиянской истории и хранителей духовных скреп». Жалко, что сам слабо подкован и помнил мало фактов и еще меньше исторических дат. А то, под пьяную лавочку, беседа вышла бы у нас с огоньком.

– Не о прошлом сейчас речь! – грубо прервал исторический батл Афанасий. – Надо думать, что дальше делать, как жить. Вот господин Неверов правильно нас рожей макнул в нашу же ссанину. Мы все ждем, рассуждаем: свобода, равенство, братство! А делаем то что для этого, где наши баррикады?

– Не горячись, Афоня. Что мы можем-то? У нас даже статуса «гражданин» нет. Мы дальше деревни никуда выехать не имеем права. Сразу сцапают, или, того хуже, пристрелят при попытке к бегству, – заохали сидящие за столом.

– Тогда давайте прямо здесь устроим свои порядки. Объявим деревню территорией, независимой от нацистского режима, – тихим голосом предложил неопытный Митрич.

– Пробовали уже не раз, потом «устроителей» по весне из сугробов выуживали. Некоторых так сильно дикие звери обгладывали, что хоронить нечего было. Вспомни Ваньку Носка.

– Ванька Носок? Откуда такое странное имя? – спросил я.

– Потому что один его носок и хоронили, более ничего не осталось, – пояснили мне. – Эх и смелый мужик был. Все мечтал до столицы добраться и Красную площадь обоссать в знак протеста.

– Значит, так и будем сидеть и ничего не делать? – устало произнес пьяный Афанасий.

– Ну так а чего? Самогонка уже кончилась, ночь на дворе, пора на боковую. А мировая революция как-нибудь подождет. Может, само все сложится. Авось рассосется, – понеслось шушуканье с разных сторон, и народ стал потихоньку собираться.

– Вот и хорошо, – засуетилась хозяйка, убирая со стола посуду. – А то все пьют и пьют, сил моих уже нет. Можно подумать, там наверху без вас не разберутся…

– Цыц, глупая баба! Собрание объявляю… (ик… ик…) законченным, – пошатывался председатель, пожимая на прощание руку каждому гостю. – Но помните, мы с вами еще не договорили! И выпивку свою приносите, нечего мне семью разорять…

– Пожалуй, пойду тоже, – с трудом встал и я. – Спасибо за хлеб, за соль, за интересную беседу.

Надо было уходить. Таким пьяным я не был со студенческой поры. Не хотелось сболтнуть лишнего, о чем пришлось бы с утра пожалеть.