Раскаяние Бабника

Словно это я что-то сделала неправильно! Когда я была готова простить и забыть, готова двигаться дальше, черт возьми! Потому что он мне нравился. Назойливый голос в грудной клетке, — другими словами, мое сердце, — говорил о других чувствах, гораздо более сильных, которые напоминали мне, каким нежным он был, каким любящим и заботливым. И как он злился, когда я рассказала ему об отсутствии родительской ласки, как понимающе отнесся к признанию, что учеба сильно раздражает меня.

Ладно. Я любила его.

Любила.

В прошлом.

Я до сих пор не могу даже взглянуть на свои темно-синие кеды и любимые джинсы, не расплакавшись. Я была в них в ту ночь, когда он порвал со мной и молча захлопнул дверь перед носом.

Звук захлопнувшейся двери был похож на выстрел из ружья. Боль, вероятно, была такой же.

Я стучала. Снова и снова.

В итоге кто-то из соседей пригрозил вызвать полицию. Я даже не осознавала, что ревела, пока не села в машину и не посмотрела в зеркало.

Он меня бросил.

И даже не выглядел виноватым.

Громко вздохнув, Эвери отбросила обертки от «Сникерс» и села на кровать, кладя руки мне на колени.

— Тебе станет лучше, я обещаю.

— Нет, — всхлипнула я.

— Тебе станет лучше, если я скажу, что взяла баллончик с краской и на нескольких его плакатах в центре города пририсовала сиськи?

Я начала смеяться.

— Да.

— Не могу этого сделать. Более чем уверена, что они отправят тебя в тюрьму за подобное дерьмо, но я сделала кое-что получше.

Я оживилась.

— О, вижу огонек мести в твоих глазах, и мне это нравится. Я могу совладать с местью. С кем я не могу справиться, так это с Грустной Остин. Ненавижу Грустную Остин, она не интересная, и — я говорю это, потому что люблю тебя — Грустная Остин когда-нибудь доведет Прекрасную Остин до диабета. — Эвери вытащила пакетик «Скитлс» из кровати и бросила его на пол.

— Это не мое, — защищаясь, произнесла я, пока рот истекал слюной от жажды сладких липких конфет.

— Забыла, что у тебя до сих пор есть воображаемый друг, который пробирается к тебе в комнату и подбрасывает нездоровую пищу.

— Эй, эта отмазка работала, когда мне было восемь! Мои родители безоговорочно мне верили.

Вероятно, потому что, по большей части, игнорировали меня. Меня видели, но не слышали, а когда приходило время исполнять роль для моего отца и его избирательных кампаний, я учила маленькие милые речи и обязательно носила платья лишь на дюйм выше колена. Родители любили меня, просто у них был странный способ показывать это.

— Это называется «позволяли», дорогуша, — Эвери похлопала меня по руке и поднялась. — А я отказываюсь это делать. Так что Грустной Остин пора идти. Первый шаг — это признать, что у тебя есть проблема, а у тебя, — она указала в сторону смежной ванной, — есть проблема. От тебя пахнет сыром.

— Но я люблю сыр, — протянула я шепотом. — Могу прямо сейчас сходить за сыром. Где, черт побери, мой гауда, когда он мне так нужен!

— Не в хорошем смысле, Остин. — Эвери наморщила нос. У меня опустились плечи.

— Остин, — начала Эвери, используя серьезный тон, который говорил, что с сюсюканьем покончено, и она готова применить тяжелую артиллерию. — Ты умная, целеустремленная, классная подруга, и ты всего в нескольких месяцах от защиты диплома! — Я кивнула. Она права. Она знала мои слабые точки. Именно ради этого я старалась изо всех сил и надрывала задницу. — И потом, ты, правда, хочешь быть похожей на свою мать?

Ну вот. Нож повернулся. Я отшатнулась.

С губ сорвался громкий вздох. Эвери совершенно не восприняла это как знак заткнуться, пока я не разревелась или не двинула ее подушкой.

— Она все бросила ради твоего отца. Свое образование. Интересы. Посмотри теперь на нее.

Да, моя мать была первоклассной Степфордской женой с натянутой улыбкой. Идеальной женой, поддерживающей статус мужа. Идеальная во всем.

Все в согласии с представлением отца об идеале. Я вздрогнула.

Это не может стать моим будущим.

— Ты этого не хочешь, правда?

— С Тэтчем подобного не случилось бы, — защищаясь, ответила я. Хотя малая часть меня знала, что если я была готова закрыть глаза на его измену в самом начале отношений, то значит, я уже потеряла частицу себя, очень важную часть. Я нахмурилась. — Какого черта!

Эвери отскочила.

Я сжала кулаки.

— Я собиралась вернуть его!

Ее глаза округлились.

Я потрясла головой, очищая мысли. Этого ублюдка! Я переступила через гордость ради него! А он хлопнул дверью перед моим лицом!

Перед. Моим. Лицом.

— О какой мести ты говорила? — спросила я, чувствуя себя лучше, чем за все эти недели.

Вероятно, потому, что мне хотелось злиться на него, а не грустить. Мне хотелось отрезать ему яйца и скормить их пираньям у него на глазах.

— Первое, — Эвери отвела мою руку. Похоже, я стиснула пальцами ей кожу. — Моя рука – не его лицо. Второе, — она улыбнулась. — Я напоила Лукаса и достала компромат на Тэтча, так много грязи, что превратилась в маленькую грязную девчонку...

Я закрыла уши.