Раскол Панкеи

В автобусах люди с трудом просачивались к выходу. Близилась кульминация года, и уличные толпы семьянинов образовывали нехилые давки. Кто-то спешил на распродажу шуб, кто-то в супермаркет, но большинство – на концерт «Loveразии». Фанси удалось первой забронировать выступления, и возбуждение друзей зашкаливало по любым меркам.

– Готовы? – спросил Помпея, пока стилист бегал пышной кисточкой по его лицу.

– Ещё бы не были готовы! – усмехнулся Пустыня, не шевелясь в кожаном кресле.

Сейчас они напоминали застывшие фигуры великих философов, а дизайнеры – сосредоточенных скульпторов. Пока что в зал никого не пускали.

Обычно Фанси уже караулила их, попивала сок через трубочку и с любопытством поглядывала по сторонам, но сегодня она приболела и, к огромному огорчению, не смогла присутствовать на их презентации себя. Впрочем, малышка уверяла, что у неё сильно развит эмпатический стыд, и ей даже легче лежать в своей тёплой постельке с градусником и мишкой Тедди, чем грызть ногти от волнения.

Вскоре с молодых расфуфыренных девочек и мальчиков стали спрашивать билеты, и холл моментально заполнился шумной толпой.

– А вот теперь мурашки к ногам и подкрадываются, – поёжился Пустыня.

– Ничего, на сцене пройдёт, – утешил его Помпея, хотя сам переживал, выстрелит ли их выступление втроём.

– Что ж, пора уже, – посмотрел на часы Фрикаделька.

Он поднялся, одёрнул платье и выпорхнул навстречу зрителям. Отчего-то они его любили и всегда встречали бурно. За Фрикаделькой вышел гитарист, а за гитаристом, по известной схеме, певец. Фрикаделька с загипнотизированным видом жал на клавиши, прожекторы бледнели и угасали совсем, и когда темп добрался до пиковой точки, раздался музыкальный взрыв, огненный поток прочертил тьму, искры окружили сцену, и, в конце концов, зажегся свет, и Помпея завыл в микрофон, наклоняясь назад.

– Упади на колени, горе! Расколись же, моя тоска! Я с рождения скукой болен! Стреляй меня! Shoot and cut! – протягивал он, и глубокая густая жижа заполняла метафизические тела. – Ну, давай, ну, давай, Трагедия! Разорви меня и сожги! Улечу на стреле-ракете я в демонический страшный ми-и-ир! – снижал интонацию парень. – И даже ты, даже ты, не спасай меня! Я потерянный блудный сы-ын! Не взирай на мои стенания! Просто, милая, сладко спи-и-и! – изгибался Помпея так, что напоминал змея-искусителя. – Я люблю вас! – выкрикивал он после окончания песни. – Вы слышите? Ай лав ю! – как безумный Шляпник, кривлялся он и вновь открывал пасть. – Твой Ро-ме-о у-ми-ра-ет! – чеканил по слогам парень, – твой Ро-ме-о на иг-ле! – чёр-ный ан-гел при-ле-та-ет, ос-та-ёт-ся на плече! Чёрный ан-гей шепчет низко с дивным взглядом Ва-си-лис-ка: У Хо Ди! – шипел он.

– У-у-у! – гудел человеческий улей, выражая своё восхищение и прося добавки.

– Плачь и кричи, вдова! Бей и молись одна! У раскрытого гроба! – быстро выпаливал Помпея. – Бей по щекам Христа! Плюй на его уста! Замыкайся в утробе! – Из набитого зала слышались свист и топот, сотни телефонных фонариков и вспышки от фотографий бельгийскими огнями искрились в море людей. – Я утопаю в тьме! И у тебя в руке нет моего кольца! Только пульса-а-ация в го-о-олове мне мешает свет разглядеть…

Помпея совсем перестал бояться и полностью обнажал свою душу. Все воспалённые нервы выворачивались наружу, как внутренности Чернобыльской АЭС. Он словно нёсся на американских горках, уже не дрожа и не сжимая поручни. Только драйв и ветер свободы подхватывали его и подбрасывали к звёздам.

– …Застываю без тебя, моей му-узы! Тело – это ерунда, это му-у-усор! Это му-у-усор! – сокрушался солист, опускаясь на колени и раскачиваясь, как шаман. К нему тянулись сотни паукообразных рук, и он мягко касался их пальцев. – Погружаюсь навсегда в эту ко-о-ому! И крушенья корабля в Леднико-о-овом!..

За спиной Помпеи мерцало табло, которое показывало растекавшиеся тёмные кляксы. И сам Помпея был подобной кляксой. Его руки, как у Слендермена, опускались вниз длинными плётками и утекали куда-то сквозь пол. Его ватные ноги превращались в облачные перья, а сам Помпея – в удивительно мягкий свет. И блаженное тепло кутало его кожу, и люди, стоящие внизу, любили его, как родная мать, и он тянул к ним свои Слендерменовские руки, и людские щупальца утаскивали его в пучину славы и любви. Десятки ладоней сменялись под его спиной, но вскоре кто-то опустил его ноги, кто-то коснулся его волос, кто-то вцепился в его одежду. Растерянный Помпея не понимал, что происходит. Он, как утопающий, отдавался властной воде и ждал, как с ним поступит стихия.

А стихия не унималась. А стихия бушевала и тискала его, как бедного котёночка тискают пятилетние дети. В холке у кошек расположен пучок нервов, поэтому, когда их хватают за шкирки, кошки замирают и не шевелятся. У Помпея складывалось такое ощущение, что он весь сплошной пучок нервов. Он не мог пошевелиться. Он не мог сделать и шагу в сторону. Потный и задыхающийся, парень старался вернуться на сцену, но плотная стена фанатов отрезала ему путь.