Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

С другой стороны, в книге заметны также попытки показать, что излагаемая теория сновидений подтверждается эксперимен­тальным путем: то есть результатами семинара по юнгианскому анализу сновидений, прошедшего в Симферопольском уни­верситете в июне 1996 г. Однако в достоверности этой «экспериментальной базы» заставляет усомниться следующее признание: «Многие студенты отделения психологии с беско­нечным терпением (курсив мой. — В.М.) выступали в роли сновидцев и будущих аналитиков, вдохновляя на теоретические разыскания в данной области» [19, с. 9]. Из своего личного опыта я знаю точно, что от отечественных студентов, благополу­чие которых напрямую зависит от воли преподавателя, не сле­дует ждать опровержения теории, полюбившейся их наставни­ку. Ради хорошей оценки многие студенты способны вытерпеть и не такое. Именно поэтому следует с известной осторожностью оценивать и патетические заявления авторов «Основ юнгианского анализа сновидений» об успешных резуль­татах сеансов активного воображения, проводившихся по юнгианской методике. «Описанная ниже практическая работа прово­дилась с молодыми людьми в возрасте от 18 до 25 лет (студенты). ... Большинство добровольцев подчеркивали эмоциональную насыщенность процедуры и выразили удовлетворение и жела­ние продолжать такую работу самостоятельно» [19, с. 202].

О том, что рассуждения Н. Калиной и И. Тимощука носят на самом деле исключительно спекулятивный характер, говорит и такое высказывание: «Именно аналитическая психология поло­жила начало традиции ранней диагностики заболеваний посред­ством толкования сновидений» [19, с. 163]. Никаких подтверж­дений этого тезиса в современной медицинской литературе авторы не приводят, ограничиваясь ссылкой на самого Юнга, авторитет которого для них, по крайней мере в рамках этой книги, остается непререкаемым. Вообще, дотошность по части эмпирических фактов, преувеличенное внимание к эксперимен­тальным данным кажется Н. Калиной и ее соавтору (как и многим другим более или менее откровенным сторонникам образа научности, характерного для Германии позапрошлого столетия), символом болезненной узости подходов, доминиро­вавших в науке XX века. Совершенно ясно, что юнгианскому мышлению тесно в прокрустовом ложе эмпирической науки, ибо, по мнению Н. Калиной и И. Тимощука, «аналитическая пси­хология — нечто большее, чем психологическая теория в ряду себе подобных, а именно — мировоззрение, система взглядов на мир и место в нем человека». Для них юнгианство это Wéltanschauung, глобальное мировоззрение, предоставляющее человечеству абсолютно законченную и единую картину мира (Unus Mundus), «где существует внутренняя связь каждого слоя бытия со всеми другими слоями бытия, а также специальный план для координации отдельных частей» [19, с. 63, 64].

В следующей книге Н. Калиной («Лингвистическая психо­терапия») можно обнаружить новые попытки представить Юнга в качестве одного из самых значительных борцов со страш­нейшей, на ее взгляд, напастью последнего столетия — бездуш­ным, сциентистски–рационалистическим способом мышления, основной цитаделью которого у нас принято считать амери­канскую науку. Юнговское «созидание души», основанное на принципе свободы, спонтанности и иррациональности бессоз­нательных детерминант психики, является, как утверждает Н.Калина, одной из лучших альтернатив этому изжившему себя сциентистскому подходу [18, с. 49]. В этой же книге Н. Калина, не найдя в рамках современной психологии «достойных» оппо­нентов этому универсальному Wéltanschauung, приходит к осознанию того, что подлинное пристанище для юнгианства следует искать в философии. В связи с этим она предприни­мает попытку показать глубокую взаимосвязь, якобы существу­ющую между Юнгом и идеями такого влиятельного мыслите­ля, как Эдмунд Гуссерль. Увы, эту попытку легитимации юнгианства за счет философского авторитета вряд ли можно считать успешной: помимо ряда произвольных аргументов по аналогии и откровенно ложных высказываний (например, о том, что аналитическая психология Юнга «испытала существенное влияние со стороны феноменологии Гуссерля» [18, с. 35]), ни­какие серьезные доказательства подобной связи не представ­лены.

Это и неудивительно, ибо в действительности дело обстоя­ло, скорее всего, следующим образом: «Да, Юнг ссылался на феноменологический подход в психологии, но, как человек не особо искушенный в философии, просто не располагал адек­ватными концептуальными средствами для построения внут­ренне согласованной феноменологической методологии. Его понимание феноменологии, скорее, сводилось к применению качественного и описательного подходов к «психическому опы­ту», который, по его мнению, и конституировал «феноменоло­гию души». В то же время Юнг не имел практически ничего общего с проводившимся Гуссерлем философским анализом жизненного мира (Lébenswelt), интенциональности и трансцен­дентального эго...» [150, pp. 30–31].