Расколотая свобода

Дом вышел из комнаты и навис над нами. Прищурился, а потом сказал:

– Я свыкся с этим за последние пять минут, пока слушал, как моя младшая сестренка рассказывает, в какое дерьмо ты ее втянул. Теперь уходи.

– Дом…

– Ты пришел извиниться перед ней или перед нами? Потому что мы можем передать ей твои извинения, но сами точно не намерены выслушивать твою херню. Ради бога, моя младшая сестра в больнице. Вы с Иззи знали, что, черт возьми, творите. И должны были в тот же день отправить Делайлу домой.

– Все было не так просто, – спокойно ответил я и сложил руки на груди, глядя на него. Дом был таким же крупным, как и я, и смотрел он на меня с нескрываемой яростью. Он мог устроить мне взбучку. – Не всегда бывает только черное и белое.

Он пристально вглядывался в меня, обдумывая мои слова.

– И разве это причина подвергать ее опасности?

Полагаю, он сразу понял, что природа наших с Делайлой отношений изменилась. Вряд ли сестра призналась в этом напрямую, но Дом видел все сам, потому что долгое время мы были лучшими друзьями. Мы знали друг друга достаточно хорошо, чтобы понять, когда другой приударил за девушкой. Он перевел взгляд на пакет с завтраком, а затем обратно на меня, пока я молча стоял, не отвечая на его вопрос.

– Хочешь выждать пару дней до того, как признаешься? Или дашь ей время? Потому что она действительно не хочет видеть тебя… или кого бы то ни было.

Димитрий покачал головой, глядя в пол так, будто готов заплакать, а Дом задрожал от злости. Мое присутствие лишь усугубляло ситуацию.

Я должен был усмирить волка, жаждущего увидеть своего Ягненка. Надо было поступить правильно, а не потакать той стороне меня, которую они не знали.

– Я останусь в стороне до тех пор, пока она не вернется домой, понятно?

Дом кивнул, Димитрий вздохнул.

Потом я отступил и указал на пакет с едой.

– Отдайте ей кесито.

А после развернулся и ушел.

Следующие несколько дней я не видел Делайлу, хотя знал, что она в сознании. Я отправлял сообщения и звонил, но она не отвечала.

Я говорил себе, что на нее просто многое навалилось, что мы все исправим, когда она вернется домой. Я работал. Или притворялся. Мне никогда не нравилась бумажная волокита. Я делал то, что надо, а работу с документами оставлял правительству и официальным лицам.

Иззи была первой, кто позвонил в день выписки Делайлы.

– Иззи, тебе не стоило звонить.

– Я рассказала, что наш поцелуй ничего не значит, что она все неправильно поняла. Она думала, что ты проявил ко мне интерес, хотя на самом деле наоборот. Я поведала о твоих чувствах, но она не реагирует. И я знаю, что мне не следовало звонить. Если начистоту, я не в восторге от необходимости сообщать парню, с которым надеялась построить отношения, новости о его любимой, но я делаю это ради Делайлы. Ей необходимо справиться, но она отказывается. Данте, она уговаривает себя принять какое-то ужасное решение. Я чувствую, как она замыкается в себе, двигается назад, а не вперед, и мне больно. Я не в силах исправить ситуацию, поэтому звоню тебе, чтобы сказать – ты должен помочь нам.

– Я должен дать ей пространство.

– Тащи свою задницу сюда. Семья нянчиться с ней, как с идиоткой, а когда она заявила, что не хочет ни с кем разговаривать, они послушались и практически забаррикадировали дверь. Мама боится, что Делайла снова впадает в депрессию, и, честно говоря, возможно, она права. Все очень плохо.

Прошло три дня. Минуты казались часами. А часы стали казаться днями.

– Она получила мои цветы?

– Она не читает записки и едва ли вообще взглянула на цветы.

Я сделал глубокий вдох.

– Меня ждет битва, твоя семья может пострадать.

– Наши отношения станут лишь крепче, просто вначале будет немного больно.

– Нихрена не немного, – пробормотал я, но уже направлялся к своей машине.

* * *

– Мужик, ты уже прислал хренову тучу цветов. Ей не нужны твои долбаные букеты, – мой лучший друг не пригласил меня войти и не открыл дверь шире, он просто стоял в дверях.

– Дом, я все равно войду, – я указал на дверь.

– Да как у тебя вообще хватает наглости появляться здесь после того, как мы попросили тебя держаться подальше! Она выздоравливает, и, черт возьми, я тоже пытаюсь прийти в себя после твоих косяков. Ты подверг опасности моих младших сестер.

– Я извинился. Дом, мы справимся. И я понимаю, что прошу о многом.

Он стиснул челюсти, сжимая и разжимая кулак. Я ждал удара, но он вздохнул и открыл дверь.

– Мама, папа. Данте здесь. Как насчет того, чтобы помучить его подольше?

Друг скрестил руки и посмотрел на меня. Мы с Иззи долгое время скрывали один секрет и лишились доверия близких. Появился их отец, этот крупный мужчина был одет во фланелевую рубашку на пуговицах и потертые джинсы. Большую часть жизни он проработал в пивной компании и вышел на пенсию, когда дети уже окончили школу.

– Данте, она не впустит тебя. Она вообще никого не хочет видеть. Она хочет спать, – он потер свой большой живот – привычный для него жест, хотя обычно он делал это с улыбкой.

Следом подошла мама, на ней было длинное платье, и она сжала перед собой руки, как часто делала Лайла.