Расколотое "Я"

Видимая кажимость не могла раскрыть того факта, что его «личность» была не истинным самовыражением, но в основном набором олицетворений. Роль, которую, по его мнению, он играл главным образом в школьные годы, была ролью необычайно развитого ребенка с острым умом, но несколько равнодушного. Однако он говорил, что, когда ему исполнилось пятнадцать лет, он осознал, что это действующее лицо становится непопулярным, поскольку «оно имело злой язык». Соответственно он решил видоизменить эту роль в более приятного персонажа и сделал это «с хорошими результатами».

Однако его попытки поддержать такую организацию своего бытия подвергались угрозам с двух сторон. Первая угроза очень серьезно его не волновала. Она заключалась в риске спонтанности. Как актер, он всегда хотел быть отстранен от роли, которую играл. Тем самым он ощущал себя хозяином ситуации, при полном контроле сознанием своих выразительных средств и поступков, точно рассчитывая их воздействие на других. Быть спонтанным — значит просто быть глупым. Это означало отдавать себя во власть другим людям.

В детстве он всегда очень любил разыгрывать разные роли перед зеркалом. Теперь он продолжал играть роли перед зеркалом, но при этом позволял себе погружаться в роль, которую играл (становиться спонтанным). Как он чувствовал, здесь таилась его гибель. Роли, которые он разыгрывал перед зеркалом, всегда были женскими. Он одевался в сохранившиеся от матери платья. Он репетировал женские роли из великих трагедий. Но потом он обнаружил, что уже не может не играть роль женщины. Он поймал себя на том, что вынужден ходить по-женски, говорить по-женски, даже видеть и думать так, как могла бы видеть и думать женщина. Таково было его нынешнее положение, и этим он объяснял свой фантастический наряд. Поскольку, до его словам, он обнаружил, что вынужден одеваться и действовать в теперешней манере, чтобы приостановить процесс поглощения себя женской ролью. Не только его поступкам, но даже его собственному «я» угрожала потеря столь лелеемого контроля и господства над своим бытием. Почему он был вынужден играть эту роль, которую ненавидел и над которой, как он знал, все смеялись, он понять не мог. Но такая «шизофреническая» роль была единственным убежищем, которое он знал, от полного поглощения женщиной, находившейся внутри него и, как казалось, всегда стремившейся выйти наружу.

Таков тип личности, которую мы будем обсуждать на последующих страницах. Очевидно, что нельзя будет понять тип личности, самым «типичным» представителем которой является Дэвид, без более подробного рассмотрения такого вида шизоидной организации. В случае Дэвида нам пришлось бы описать подробно природу его собственного «я», отношение этого «я» к «личности», важность для Дэвида быть «застенчивым» и «ранимым», смысл его обдуманных и нарочитых олицетворений и путь, которым женская чуждая «личность» начинает вторгаться в его «личность» — явно автономно и бесконтрольно — и угрожать существованию даже его собственного «я».

Основная трещина проходит между тем, что Дэвид называл своим собственным «я», и тем, что он называл своей «личностью». Эта дихотомия встречается снова и снова. То, что индивидуум по-разному определяет как «собственное», «внутреннее», «истинное», настоящее «я», переживается как отделенное от всей деятельности, наблюдаемой другими, — того, что Дэвид называл своей «личностью». Для удобства такую «личность» можно назвать ложным «я» или системой ложного «я» индивидуума. Причина, по которой я предлагаю говорить о системе ложного «я», состоит в том, что «личность», ложное «я», маска, «фасад», личина или персона, которые могут носить подобные индивидуумы, состоят из смеси всевозможных частичных «я», ни одно из которых не развито столь полно, чтобы обладать своей собственной всесторонней «личностью». Близкое знакомство с подобной личностью открывает, что ее наблюдаемое поведение может объединять полностью обдуманные олицетворения наряду

различными вынужденными поступками. Очевидно, можно стать свидетелем не единственного ложного «я», но огром-ного количества лишь частично разработанных фрагментов того, что могло бы составить личность, если бы любой из них получил полную власть. Поэтому, кажется, лучше называть общность подобных элементов системой ложного «я» или системой ложных «я».