Расколотое "Я"

Тут начинает говорить ее «старшая сестра», делая для меня очевидным, что Джулия — невинная и несведущая, а потому не несет ни за что ответственности. Система «старшей сестры», в противоположность системе невинной и несведущей «младшей сестры», являлась весьма знающей и ответственной «личностью», доброй, опекающей и защищающей. Однако «она» не стоит на стороне Джулии, подрастающей младшей сестры, а всегда говорит «за» младшую сестру. Она хочет установить status quo.

«Разум у этого ребенка дал трещину. Разум у этого ребенка закрыт. Вы пытаетесь открыть разум этого ребенка. Я никогда не прощу вам попыток открыть разум этого ребенка. Этот ребенок мертв и не мертв».

Подтекст последней фразы состоит в том, что, оставаясь в некотором смысле мертвой, она в некотором смысле может быть не мертвой, но, если она примет ответственность за «реальную» жизнь, она может быть «реально» убита.

Впрочем, эта «сестра» к тому же могла говорить и так:

«Вам должен быть нужен этот ребенок. Вы должны его радушно принять… вы должны позаботиться об этой девочке. Я — хорошая девочка. Она — моя младшая сестра. Вы должны водить ее в туалет. Она — моя младшая сестра. Она ничего не знает об этом. Она не является невыносимым ребенком».

В этой старшей сестре содержатся опыт, знание, ответственность и благоразумие в противоположность невинности, неведению, безответственности и капризности младшей сестры. Мы здесь также видим, что шизофрения у Джулии состоит в общем недостатке объединенности, а не просто в отсутствии у нее некоего места «душевного здоровья». Эта составляющая ее бытия — «старшая сестра» — могла говорить разумно, здраво и уравновешенно, но это говорила не Джулия: ее душевное здоровье, если угодно, было расщеплено и заключено в оболочку. Ее реальное здоровье зависело не от возможности говорить здраво от имени «старшей сестры», а от возможности общего объединения всего ее бытия. Шизофрения выдает себя ее ссылками на саму себя как на третье лицо и при внезапных вторжениях младшей сестры тогда, когда говорит старшая сестра («Я — хорошая девочка»).

Когда же она демонстрировала мне слова или действия как свои собственные, представленное таким образом «я» оказывалось полностью психотическим. Большая часть действительно загадочных и сжатых утверждений, по-видимому, принадлежала остаткам системы ее «я». После расшифровки они открыли, что эта система, вероятно, являлась источником сфантазированного внутреннего «я», которое мы описали в случае здоровых шизоидных состояний.

Мы уже пытались описать, как так происходит, что переживание этого «я» включает в себя такие предельные парадоксы, как «фантастическое всесилие/бессилие» и т. п. Феноменологические черты переживания такого «я» кажутся у Джулии в принципе сходными. Однако нужно быть готовым трансформировать ее шизофрению в здравую речь, прежде чем предпринимать попытки феноменологического реконструирован(tm) переживания этого «я». Мне приходится еще раз прояснить, что, используя в таком контексте термин «я», мы не подразумеваем под ним ее «истинное „я“». Однако эта система, по-видимому, являлась ядром, вокруг которого могло произойти объединение. Когда произошло разъединение, она, похоже, представляла собой центр, от которого вся разлеталась в стороны. Она, видимо, являлась центром для центробежных и центростремительных сил. Она казалась действительно безумной сердцевиной ее бытия, тем центральным аспектом, который, по-видимому, должен был стать хаотичным и мертвым, чтобы она не была убита.

Мы попытаемся охарактеризовать природу этого «я» с помощью утверждений, сделанных не только прямо этим «я», но также и утверждений, по-видимому, проистекающих из других систем. Существует не так много подобных заявлений, по крайней мере, так сказать, лично от этого «я». За время ее пребывания в больнице многие из них, вероятно, слились вместе, и в итоге получились постоянно повторяемые, по-телеграфному краткие утверждения, имеющие колоссальный подтекст.