Расколотое "Я"

Например, существовала властная забияка, вечно ею помыкавшая. Тот же самый властный голос не переставая жаловался мне насчет «ребенка»: «Это испорченный ребенок. Этот ребенок зря тратит время. Этот ребенок — просто дешевая шлюха. У тебя никогда не будет ничего общего с этим ребенком…» Здесь «ты» могло относиться прямо ко мне, или к одной из ее систем, или я мог воплощать эту систему.

Очевидно, что эта забияка внутри нее большую часть времени являлась «начальницей». «Она» не высоко оценивала Джулию. «Она» не думала, что Джулии станет лучше или что та этого заслуживает. Она не находилась ни на ее стороне, ни на моей. Было бы удобно назвать такую квазиавтономную отдельную систему «плохой внутренней матерью». В сущности, она являлась внутренней преследовательницей, содержавшей в сжатом виде все плохое, что Джулия приписывала матери.

Две другие системы идентифицировать было очень легко. Одна выполняла роль ее адвоката в отношениях со мной «я» защитника или «буфера» в отношении преследования. «Она» часто ссылалась на Джулию как на младшую сестру. Доэтому феноменологически мы можем квалифицировать эту систему как «ее хорошую сестру».

Третья система, которую я представляю, была всецело хорошей, угодливой и умилостивляющей всех маленькой девочкой. Она, по-видимому, происходила из того, что несколько лет назад, вероятно, являлось системой, сходной js с системой ложного «я», которую я описал в шизоидных случаях. Когда эта система обретала дар речи, она говорила: «Я — хорошая девочка. Я регулярно хожу в туалет».

Существовали также источники того, что, видимо, было внутренним «я», которое почти полностью улетучилось, превратившись в чистую возможность. И наконец, как я отмечал раньше, были периоды непрочного душевного здоровья, когда она говорила испуганным, едва слышным голосом, но говорила «от своего собственного имени» больше, чем обычно.

Давайте теперь рассмотрим эти различные системы, действующие вместе. Я привожу примеры ее наиболее связных высказываний.

«Я родилась под черным солнцем. Я не родилась. Меня выдавили. Это не из тех вещей, к которым привыкаешь. Мне не дали жизнь, мне не давали жить. Она не была матерью. Я весьма привередлива в вопросе, кто у меня будет вместо матери. Прекрати это. Прекрати это. Она меня убивает. Она вырезает мне язык. Я — испорченная и прогнившая. Я — безнравственная. Я зря теряю время…»

Теперь в свете предыдущего обсуждения я предложил К бы следующее истолкование происшедшего.

Она начинает говорить со мной от своего собственного лица, чтобы направить против матери те же самые обвинения, которые она выдвигала в течение нескольких лет. Но особенно ясно и отчетливо. «Черное солнце» (sol niger), по-видимому, является символом ее разрушительной матери. Этот образ очень часто повторяется. Первые четыре фразы звучат вполне здраво. Внезапно она оказывается подверженной какому-то ужасному нападению — предположительно со стороны этой самой плохой матери. Она осекается, переживая внутриличностный кризис: «Прекрати это. Прекрати это». Она едва успевает обратиться ко мне, воскликнув: «Она меня убивает». Затем следует защитная клеве! я на саму себя, сформулированную в тех же самых терминах. которыми ее плохая мать клеймила ее: «Я — испорченная и прогнившая. Я — безнравственная. Я зря теряю время…»

Обвинения против матери, вероятно, всегда ускоряли подобную катастрофическую реакцию. Позднее она высказывала свои обычные обвинения против матери, и плохая мать прервала ее как обычно, выдвинув обвинения в отношении «того ребенка»: «Тот ребенок — плохой, тот ребенок — испорчен… Тот ребенок зря теряет время». Я остановил ее, сказав: «Джулия боится, что убьет себя за то, что говорит такие вещи». Обличительная речь больше не продолжалась, но «она» очень тихо сказала: «Да, это моя совесть убивает меня. Я всю свою жизнь боялась матери и вечно буду боятся. Вы думаете, я смогу жить?» Это сравнительно цельное утверждение проясняет остающееся смешение ее «совести» и ее реальной матери. Ее плохая совесть была плохой, преследующей ее матерью. Как говорилось выше, возможно, одним из шизофреногенных элементов в ее жизни было то, что она не смогла реально заставить реальную мать воспринять ее потребность спроецировать часть ее «плохой» совести на нее. То есть заставить мать реально признать обоснованность обвинений Джулии и, таким образом, позволив себе увидеть в матери некоторое несовершенство, удалить часть внутреннего преследования из своей «совести».

«Этот ребенок не хочет сюда приходить, вы это осознаете? Она — моя младшая сестра. Этот ребенок ничего не знает о том, о чем не следует знать».