Расколотое небо

Доктора Зейферта вряд ли можно было убедить, но зато ничего не стоило его обидеть. «Он постарается мне отплатить», — подумал Манфред, но ему все было безразлично. Ни он, ни Рита никогда не вспоминали об этом вечере. Если уж говорить начистоту, они все реже и реже бывали откровенны друг с другом.

С тех пор прошел почти год, и. теперь, вспоминая вечер у профессора, Рита упрекает себя, что в ту пору не понимала по-настоящему, о чем шла речь. Душевное состояние всех этих зейфертов, мюллеров, Манфреда — да, да и Манфреда тоже, — когда они, с одной стороны, еще не признали, а с другой — уже не признавали, было ей незнакомо. Возможно, человеку в одиночку и не под силу совершить такой скачок. А ведь все они были одиночками. Ах, кому дано быть справедливым?

Рита перешла в соседнюю комнату, где был бар. Здесь много пили — вечер все равно пропал. Профессору пришлось примириться с тем, что не все удалось сгладить.

— Господа, располагайтесь поудобнее, будем же развлекаться, раз уже мы собрались! Как видите, горючего достаточно.

Профессор смешивал коктейли по собственным рецептам. А потом разыгрывал призы.

— Бонбоньерка или бутылка шампанского за лучшее название коктейля!

Чудесная идея! Все снова собрались вместе, развеселились.

— Для дам!

Стали разносить бокалы с красноватой жидкостью.

— Как же мы его назовем?

— Феномен!

— Превосходно, сударыня!

— Любовный напиток, — прошептала невеста доктора Мюллера.

Это были первые слова, которые она произнесла за вечер, и всем стало неловко. Но бог с ней, надо дать ей премию.

— А теперь для мужчин. Осторожней, пожалуйста, не разлейте, он может прожечь ковер. Совершенно прозрачный, будто его и нет. В этом вся суть.

— Итак, что вы предлагаете?

— Смерть мужьям!

— Огненная вода! — Это идея молодежи.

Профессор снисходительно улыбается. Но тут доктор Мюллер, который уже основательно выпил, закашлявшись, предложил:

— Выжженная земля!

Смешки. Неожиданно все умолкли.

Приз за «Выжженную землю»?

Молчание.

Рана открылась. Зрелище не из приятных.

Вот стоят они, эти взрослые. Они присутствовали при том, когда такие лозунги гремели над огромными густонаселенными пространствами: они их повторяли, за ними, как за знаменем, прошагали полмира. А вот стоим мы, дети. И дети, как обычно, отстранены от серьезных занятий взрослых. Все содрогаются при зловещем воспоминании…

Куда неожиданно заводит их это общее воспоминание! Поистине душа человека — сущие дебри! На сколько столетий отбрасывает оно людей? В ледниковый период, в каменный век или в эпоху варварства?

Но тут прозвучал резкий голос Зейферта:

— Нечего пить, если не умеешь!

Для господина Мюллера вызывают по телефону такси. Улаживает дело супруга профессора. Обычно она болезненно реагирует на любой пустяк — упавшую салфетку, двусмысленную, остроту… На сей раз она, право, не видит повода…

Пожалуй, самое лучшее разойтись. Но прежде — прощальный тост, все общество вновь группируется вокруг профессора. Он никогда особенно и не стремился оказаться в центре бурных событий нашего столетия, а теперь тем более. Он уже не молод и при известных обстоятельствах ощущает предостерегающую дрожь в левой стороне грудной клетки.

Итак, шампанское. По совершенно необъяснимой причине недостает одного бокала — конфуз, который госпожа профессорша не забудет до конца своих дней. Но не успевает она броситься за ним, как раздается голос Манфреда:

— Мы будем пить из одного бокала.

Он смотрит на Риту. Та кивает, и краска заливает ей щеки. Профессор, которому во что бы то ни стало нужно спасти вечер, первым начинает аплодировать. Он старается показать, что сумел оценить поступок Манфреда: молодцы, весьма похвально так горячо любить. Неожиданно они оказались в центре внимания. Готовность Риты поддержать Манфреда подверглась испытанию. В этом обществе, признаваясь в своей близости, словно публично обнажаешься, Манфред знал это, но его это не остановило.

Профессор поднимает бокал. За что же мы пьем?

— За наши утраченные иллюзии, — громко предлагает Манфред.

Тост явно не годится. Неужели молодые люди не перестанут сегодня ставить своего учителя, которому они стольким обязаны, в неловкое положение?

Профессор склонился перед женой и произнес, одновременно обращаясь к Рите:

— За все, что мы любим!

Вот они и пьют каждый за свое, каждый за прямо противоположное.

Манфред делает глоток и передает бокал Рите. Она залпом его осушает. Оба не смотрят друг на друга, но желают одного и того же — чтобы время остановилось. Позднее Рита отчетливо вспоминает замешательство, с каким спросила себя: неужели нам надо страшиться бега времени?

Гости, словно подгоняемые нечистой совестью, разошлись торопливо, с какой-то нервной поспешностью.

20

Время не пощадило и профессорские званые вечера. И пусть иллюзия отгороженности обладает своеобразной прелестью — действительность развевает ее. А новые желания и порывы возникают куда медленнее, чем растут гигантские заводы в степях…