Расколотое сердце кондитера (СИ)

И на сердце у нее вновь закололо.

— Мои доверенные лица уже начали подготовку к вашему переходу. — Кизил, пожалуй, был единственным, не считая Марины, кто не бросал на Лиду тяжелых взглядов. — Вскоре двери в Баттенберг будут открыты, осталось немного подождать.

— Да, мы благодарим Вас за помощь, Государь.

Трюфель склонил голову в благодарном поклоне. Однако никто больше не последовал его примеру. И Лида не могла сказать, что этот факт, который иргиец определенно подметил, хоть как-то его задел.

В этот момент Кизил куда больше хотел узнать, по какой причине Лида искала с ним встречи.

— Я здесь, чтобы обсудить суд аристократов, — начала Лида, — а так же… рассказать о том, к чему я пришла, размышляя о случившемся на маскараде. Если позволите, то я начну.

Кизил внимательно слушал рассказ Лиды и ее мысли о том, что кто-то намеревался стравить народы Птифура друг с другом, и инцидент на празднике был этим «кем-то» заранее спланирован.

— Я знаю, будет трудно поверить в это, — произнесла Лида. — Народы Птифура живут в мире и согласии многие поколения, но… В моем мире говорят: «Ничто не вечно под луной». Рано или поздно мирная жизнь заканчивается и ей на смену приходит смута. Боюсь, что на Птифур опускаются тучи раздора. И если мы хотим остановить их, то нужно узнать, с какой стороны на нас идет это бедствие…

Напыщенные слова совершенно не шли тому образу, который Лида надела на себя, отправляясь в путешествие по птифурским землям. Она прекрасно осознавала, что отличалась от тех, кто был рожден в этом мире. И уж тем более она не была равной монаршеским особам Птифура. Даже рядовые дворяне стояли на несколько ступеней выше нее. Но в чем Лида точно была уверена, так это в своем непоколебимой вере в то, что она все делает правильно и на данный момент находится именно там, где и должна.

Она верила Кизилу. Верила в его невиновность. И была готова доказывать эту веру всем и везде.

Но верил ли в нее сам иргийский царь?

— Вы правы, Лидия, — по итогу проговорил Кизил, и его тихий голос уже говорил о многом: — в Ваши выводы сложно поверить.

— Я понимаю…

Его слова будто выбили из ее легких весь воздух. Лида понурила плечи. От чувства безысходности ей только и оставалось, что вновь опустить глаза в пол.

И на что она надеялась? Что ей вот так просто поверят? Что никто не станет сомневаться в ее словах?

«Кто я такая, чтобы моим словам верили? — задалась она вопросом, от которого на сердце стало еще тяжелее. — Я Маню сюда притащила, наплевав на все правила и запреты…»

Лучше бы она ничего не говорила.

Но неожиданно для всех, Кизил продолжил.

— И все же я Вам верю. — Иргиец взглянул на Зефира. — Удивительно, что ничего не зная, Лидия самостоятельно пришла к такому выводу.

Зефир на эти слова лишь пожал плечами.

— Я бы сказал, что в этом и проявляется ее человеческая натура.

Ему тоже было, что рассказать подопечной. Да и всем остальным.

Рассказ Зефира оказался длиннее. Хотя на эмоции он был скуп, в том, как менялась интонация его голоса, или как брови сходились на переносице, прокладывая глубокие складки на лбу, проявлялось его отношение к собственному рассказу и к событиям, которые ему довелось пережить.

Он ничего не скрывал от присутствующих. Как есть выдал свои беседы с княжной, с ее виденьем будущего для Птифура. И никто кроме Лиды не смог заметить, что чего-то Зефир все же недоговаривал.

Но что это было?

Единственным, кто не выглядел удивленным, слушая Зефира, был Кизил.

— Даже если все так, — Трюфель задумчиво потер подбородок, — я сомневаюсь, что княжна имела отношение к тому, что произошло на маскараде.

Зефир согласился с этим.

— Да, за этим стоял кто-то другой.

— Но если все так, — произнес Максим, включаясь в рассуждения, — то знает ли княжна, кто во всем виноват? Как ни посмотри, но тот, кто всех отравил, для нее идеальный союзник.

— Я думал об этом, — сказал Кизил, — но княжна излишне самовлюбленная женщина, как я слышал. И искренне дорожит своими подданными. Она бы никому не позволила причинить им вред. Даже в угоду собственным целям.

— Никому бы не позволила, — повторил Горький, — то есть, не позволила бы сделать это кому-то другому? А что насчет нее самой? Смогла бы она сделать это собственными руками?

— Максим!..

Трюфель понимал, к чему клонил подопечный, но не хотел, чтобы он озвучивал свои мысли.

В этом у Максима тоже проявлялась его человеческая натура.

— Брось, все может быть, — отмахнулся от него парень. — Если она так открыто заявила о своих намерениях пустить этот мир под откос, лишь бы он по ее мнению развивался, то почему бы не приложить руки к этому толчку?

Лида согласилась с таким выводом.

— Поддерживаю, — заявила она.

Приготовление к переходу заняло больше времени, чем все рассчитывали.

Время, за которым иргийцы не особенно следили, бежало и гости иргийского дворца успели проголодаться. В связи с этим Кизил приказал накрыть столы и пригласил всех в обеденный зал — просторное помещение, где кроме длинного и широкого деревянного стола с массивными стульями, больше ничего не было.