Расколовшаяся Луна

— Мадонна… — Джианна повернулась и прижала руку к глазам. — Мамма мия, Мадонна… — Потом последовало несколько итальянских ругательств, которые, казалось, были не для детских ушей. Она медленно убрала руку и заморгала, смотря на меня пустым взглядом.

— Это я, Элиза.

— Элиза…? И…? — Она приподнялась и огляделась. — О Боже… Что за сны… Что… что я вообще делаю здесь?

О, нет. Она обо всём забыла. Мне что, придётся рассказывать ей всё во второй раз? Может, она в конце забыла даже, что видела запись с Францёзом? Что существуют Мары? И что она влюбилась в Пауля?

— Не говори мне, что ничего не помнишь! Пожалуйста, скажи, что это не правда! — Ещё раз я не смогу разыграть перед ней мою реакцию на атаку Францёза.

— Да. Нет. — Джианна положила пальцы на виски и вздрогнула от боли. У неё, должно быть, было ужасное похмелье. — Я… но этого не может быть… Здесь ведь был… экран?

— Я убрала его перед тем, как лечь спать! — воскликнула я облегчённо. — Он стоит в каморке-мастерской Пауля. Пауль — это мой брат, с красивыми голубыми глазами и длинными волосами и…

— Элиза. Говори тише. Пожалуйста. Я помню твоего брата. Но там было что-то ещё…

— Мары.

Джианна сглотнула.

— Демоны Мара?

Я кивнула.

— Францёз. Колин. Тесса. Мой отец. Полукровка, Камбион, атака. Вспоминаешь?

— Слишком громко, — ответила Джианна страдальчески. — И они действительно похищают сны? Нет, ничего не говори. Нет, скажи.

— Да. Они похищают сны, а иногда так же прекрасные воспоминания. — Со мной такое уже случилось. А теперь я вступлю на войну мщения. — Ты не можешь после завтрака отвезти меня в порт? Я хочу к Колину на Тришин.

— Ах. Колин. Наш Эдвард-Мар.

— Если ты когда-нибудь увидишь его, то забудешь это сравнение раз и навсегда. И он принадлежит мне, а не нам. — Тьфу. Колин никому не принадлежал. Даже самому себе. Если же кому-то и принадлежал, то скорее Тессе.

Но Джианна только слабо улыбнулась.

— Ладно тебе. Фу, я воняю, как скунс. Могу я принять душ? У тебя есть что-нибудь свежее, что я могу надеть? — Я выбрала для неё пару вещей, приготовила завтрак и стала её ждать. — Ты состряпала такое лицо, будто у тебя сейчас назначена встреча у зубного врача, — подразнила меня Джианна, после того, как со смертельным презрением опрокинула в себя две чашки несладкого кофе и аспирин.

— Хм, — пробормотала я неохотно. Примерно так я себя и чувствовала, хотя предпочла бы с благодарностью встречу у зубного врача. Потому что она была предсказуемой. Паника уже приближалась; я чувствовала, как она начинается. Она поднималась как волна, сначала безобидно и далеко, но потом…

— Они могут похитить и плохие сны? — прогнала Джианна мой призрак страха. — Сны, которые обременяют? У меня есть парочка, которую я отдала бы. — Мне было сложно отреагировать разумно и не накричать на Джианну. Потому что мы приблизились как раз к той теме, от которой я на протяжении уже нескольких недель хотела сбежать.

— Да, могут, если захотят сделать для людей что-то хорошее. Но кто захочет добровольно испортить себе желудок? — ответила я неохотно. — Колин предложил мне это, и в тоже время отсоветовал. Некоторые сны нам нужны, хотя они плохие, и кроме того… Это опасно.

Сверкающие глаза Джианны настойчиво впились в мои. Ой-ой. Она снова клюнула.

— Ты не только так думаешь. Ты это пережила, не так ли? — Значит, настолько уж неправильным её выбор работы не был.

— Он не хотел похищать их у меня, он вообще не хотел этого делать! — воскликнула я с жаром, движимая глубокой необходимостью защищать Колина. — Я попросила его похитить у меня прекрасное воспоминание, потому что он был голоден, и при этом… что-то пошло не так.

Джианна крепко вцепилась своими тонкими пальцами в чашку с кофе.

— Что именно?

— Я… я скользнула в его воспоминания. В… Он был в концлагере. Они хотели отравить его газом. Но он не умирал. Я была в его теле, посреди кучи мёртвых тел, потом они снова забрали меня оттуда, я стояла в газовой камере, все вокруг меня умерли, только я — нет… — Я должна была прекратить говорить, иначе существовала опасность, что меня вырвет на стол. Джинна уронила свою чашку. Она тут же разбилась. Ещё одним Versace-уродством меньше.

— О Боже, Элиза… — Она не предприняла попытки обнять меня или вытереть кофе. Она совершенно окаменела. Я равнодушно смотрела на то, как чёрная бурда капала на пол, и сильно прижала свои кулаки к острым осколкам, которые покрывали весь стол. Боль успокаивала.

— Нацистское время и преследование рас — этому было уделено основное внимание на моём историческом факультете. Перед экзаменом, предшествующим выпускному, я день и ночь ничем другим не занималась. Дошло до того, что мне стали ночью сниться об этом сны. Потом я сдала всё на отлично, и ни одной секунды не радовалась этому.

— Я знаю, что я не пережила этого, что только чувствовала, но… это у меня в голове, нет, оно везде. Это теперь часть меня, и я… — Снова мне нужно было сделать паузу.

— Ты не знаешь, как тебе это вынести.