Расколовшаяся Луна

Нет, этого Джианне не нужно было делать. На фотографии его явно было видно. Мутные глаза, мешки под глазами, алчный рот. Как будто создан для того, чтобы высасывать и поглощать.

— Я всегда это знала, — возбуждённо воскликнула Джианна в пылу. — Фокусники всегда внушали мне опасение. Какой мальчик вообще хочет иметь волшебный ящик фокусника? Только аутсайдеры или типы, у которых всё равно не все дома. Это размахивание платочками и общеизвестные махинации с исчезновением предметов я никогда не понимала. А ты?

Я в моих мыслях была уже немного дальше. Я нашла дипломат, на котором тоже были следы плесени, но который явно принадлежал к нашему столетию. Нетерпеливо я возилась с застёжками, пока они, наконец, не открылись.

— И что у нас здесь такое? — Джианна схватила бумаги из дипломата и мастерски просматривала их. — Объявления о недвижимости…

— О недвижимости? Дай сюда! — Я вырвала у неё рекламный проспект. Прежде всего, там речь шла о вилах в Бланкензе, но так же о коммерческих помещениях в Шпайхерштадте. Посредник: агенство Ф. Лейтер, Гамбург.

— Значит, это он подсунул Паулю квартиру… Но папа ведь должен был его узнать! В этом нет никакого смысла. Папа сразу же узнал Колина, и тем более Францёз должен был узнать папу.

— Нет. Не обязательно. — Джианна задумчиво покачала головой. — Посмотри здесь. Пауль сам подписал договор. Почему бы и нет? Он ведь был уже совершеннолетним. — Она протянула мне копию договора купли-продажи. Она была права. Подпись Пауля.

— Скорее всего, твой отец никогда не встречался с Францёзом. Но Францёз уже тогда вошёл в жизнь Пауля. Это звучит почти так, будто бы это был его план, атаковать Пауля, не так ли? — пришла к выводу Джианна.

О да, казалось, что так. Но так же правдоподобно было и то, что Пауль, ища квартиру, случайно наткнулся на агенство Лейтер и Францёз почувствовал, что тот был идеальной жертвой. И он наложил на него свои лапы. Пауль всегда хотел жить возле воды. Вероятно, Францёзу было несложно разбудить в нём желание захотеть неприменимо эту квартиру — эту и никакую другую. Потому что она подносила ему его жертву на блюдечке.

Не представляю, что произошло бы, если папа встретился бы с ним. Но он, должно быть, послушно заплатил из далека, а квартиру увидел только тогда, когда она уже принадлежала Паулю. За колоссальные четыреста тысяч евро, зарегистрированная как галерея, а не как частная квартира. Умно устроено, Францёз.

— Откуда у твоего отца, собственно, столько много денег, Эли? Хорошо, он психотерапевт, но они ведь тоже не такие богатые… Это почти полмиллиона!

— Я об этом никогда не задумывалась, — призналась я прямо. — Но теперь это и не важно, не так ли?

Но возражение Джианны было обоснованным. Деньги в сейфе, дом посреди Кёльна, наши точно не дешёвые отпуска в никуда — это было слишком много для «нормального» психотерапевта, особенно если взять в расчёт, что у папы никогда не было своей собственной клиники.

С пульсирующими пальцами, я положила бумаги назад в дипломат и закинула его снова на заплесневелую кучу газет. Туда, где нашла.

— Там ещё один проход, Эли, — сообщила Джианна, полная беспокойства. Но эту узкую нишу едва можно было назвать проходом. Нам пришлось встать на четвереньки, чтобы можно было проползти между вонючими, загрязненными крысиным помётом горами вещей и положенными поперёк частями кулис, в чьей середине точно кишели клопы и тараканы. В конце концов мы оказались, задыхаясь и ругаясь, в последней грязной берлоге — исходного пункта происхождения Францёза, как Мара.

Здесь тоже был сложен реквизит, который мне, однако, скорее напоминал бродячий цирк, чем оплот иллюзиониста. Паулю бы это понравилось. Это выглядело почти так, будто Францёз жил на то, что показывал курьезности и требовал за это деньги. Лягушки с пятью ногами, чучело лисы, чей правый глаз украшала причудливая опухоль, несколько усохших голов и мумия в литой смоле. Но самое ужасное — это человеческий эмбрион с двумя головами, законсервированный в спирте и плавающий в пузатой банке.

Джианна вытащила распадающуюся папку из-под мутированной лягушки. Осторожно я открыла её. В ней находились документы к одному решению суда. Пожизненное заключение из-за разбойнического убийства. Жертва задушена во сне. Преступник: девятнадцатилетний Франц Мюнстер. Человек, а не Мар, по крайней мере, на этом наброске портрета. Но в его глазах уже таился голод. Рисунок, должно быть, был нарисован сразу после превращения, и, видимо, Франц при своём первом хищении снов немного переборщил. Колин был прав. Он, должно быть, и раньше не был симпатягой, если так жадно набросился на свою добычу. Может быть, он даже принял метаморфозу с благодарностью.