Колин ничего не ответил. Медленно он сполз с подоконника, не отрывая от меня своего взгляда. О, он всё ещё выглядел ослепительно. Здоровым, свежим, сильным. Да, он был цветущей жизнью, хотя и смертельно бледный, но полный силы и изящества. Его волосы извивались.
— Боже мой, Эли, — сказал он тихо. — Твой вид разрывает мне сердце.
— Какое сердце? — прошипела я. — Скажи мне, какое сердце? Оно не бьётся! Не говори глупостей, Колин, у тебя нет сердца, и не смей прикасаться ко мне!
Он даже не приблизился ко мне, и, тем не менее, я отшатнулась, сдвинувшись к самому подножию кровати. Неподвижно он остался стоять возле окна.
— Почему ты не позвонил в дверь, так как это делает любой нормальный человек?
— Ты бы не услышала меня, — ответил Колин спокойно. — И тем более, ты бы не открыла мне дверь. Кроме того, я не хочу оставлять следов. — Я отмахнулась от него. Кому это было интересно? Следы? Какая ерунда.
— И вообще, ты не можешь хоть раз сделать что-то, как нормальные люди? Неужели всегда нужно устраивать целый спектакль? Мне уже становится от этого плохо! Это глупо, смешно, ты разве этого не замечаешь? У нас пять градусов тепла, а ты лазаешь тут в одной рубашке, древней белой рубашке, у которой не хватает половины пуговиц. Тебе не кажется это немного жеманным? Эй, посмотрите, я особенный!
Губы Колина затвердели, но он позволил мне говорить. А это добавило моей злости только ещё больше огня.
— Твои сапоги! Боже мой, существует тысяча обувных магазинов, но нет, это должны быть сапоги из девятнадцатого столетия и ко всему этому немного современного стиля, только чтобы все видели, какой ты экзотичный, не правда ли? Потом эти гейские колечки в ушах! Тьфу, как маскировка, хотя на тебя всё равно не смотрит ни одни человек, потому что все считают тебя уродливым. Да, Майке считала тебя уродливым, и я уверенна, она была не единственной… Я тоже больше не могу смотреть на них, на твою нелепую одежду и твою манеру хищника. — Я вздохнула и почувствовала, как охвативший меня лёд становился всё плотнее и твёрже, чем дольше я говорила, но мне это подходило.
Моё сердце должно стать мёртвым, как и его.
— Ты самовлюблённый и тщеславный, Колин. Свой дурацкий браслет ты не снимаешь, даже когда купаешься… Мы сидели вместе в ванной, ещё помнишь? Ты ещё это помнишь? — Он пристально смотрел на меня. Я не могла прочитать по его лицу никаких эмоций. — Я ещё это помню: браслет ты оставил, потому что иначе, возможно, ты больше не был бы кем-то особенным, не так ли? Я ненавижу этот браслет на тебе, я ненавижу его…
— Я тоже, — ответил Колин просто. — Хочешь, я его сниму? — Но я уже как фурия бросилась на него, впилась ногтями в кожу под чёрной повязкой и сорвала её с его запястья. Колин не сопротивлялся. Он даже не вздрогнул. С тихим шлепком повязка упала на пол. Я замерла. Колин без слов поднял свою руку, повернул её и показал внутреннюю часть своего запястья моим глазам.
— Ты знаешь, что это такое, Эли? — Внезапно комната начала кружиться вокруг меня. Прежде чем я могла упасть вперёд, Колин посадил меня назад на кровать и прислонил к стене, но тут же снова отпустил меня.
— Номер…, - ответила я оглушёно. Я уже один раз видела такой номер. В книге по истории. Простое число из цифр, навсегда выжженное на коже. Потому что у смерти была система. Она была зарегистрирована. Цифры, вместо людей. Было чувство, будто что-то ударило мне в сердце, и охвативший меня лёд потрескался. Глубокие, болезненные трещины. Тяжёлые льдины начали тереться друг о друга и потеряли свою жёсткость. Но я не хотела этого! Панцирь должен остаться.
— Ты можешь выслушать меня? — спросил Колин осторожно. — Это возможно? Если будет слишком для тебя, подними руку, и я сразу замолчу. Но это будет не так плохо, как в тот момент, когда ты это увидела, а если так будет, то я рядом с тобой. В этот раз я буду быстр, чтобы вытащить тебя оттуда. Но некоторые вещи ты должна знать, потому что тогда ты сможешь справиться с тем, что ты видела и чувствовала. А ты ведь этого хочешь, не правда ли?
Я кивнула. Говорить я не могла. Я прижала кулаки к своей груди, как будто могла с помощью них помешать льду распасться.
— Хорошо. Ты заснула слишком быстро. Почему, я не знаю. Ты не услышала, как я сказал тебе, что тебе нельзя выбирать одно из своих ранних воспоминаний, но именно это ты и сделала. Именно это.
Я хотела обвинить его в том, что он лгал, что это было ничем, кроме как дешёвым оправданием, но что-то во мне верило ему. Я действительно быстро уснула. Я даже не слышала, как бушует море.
— И потом ты была ослаблена, прежде чем это закончилось. Всё вышло из-под контроля, ты скользнула в мои воспоминания. Эли, если бы у меня была душа, я бы сразу же отдал её тебе, чтобы всё исправить, потому что я должен был бы знать, что такое может случиться. В конце концов, это уже происходило раньше…
Снова во мне что-то сломалось, и ледяная вода поднялась до моего горла. Я испугалась, но ещё не хотела поднимать руку. Может, я и не могла это сделать.