Раскрась сам (ЛП)

Если в руке действительно был жучок, ГИДРа могла выследить его, где угодно. Следовало либо избавиться от жучка, либо выставить себя таким опасным, чтобы они решили, что он не стоит хлопот. Или же, рассуждал Солдат, связаться с кем-то, кого они не посмеют тронуть, решив, что хлопот не стоит уже этот некто.

К настоящему моменту ГИДРа знала о его перемещениях и привычках. Солдат взорвал пещеру, но они могли восстановить образ его жизни по шкурам, растянутым на грубо сколоченной раме, или одежде, все еще сохнущей у реки. Они могли получить сведения по признакам самообслуживания и самообеспечения, по изменениям в его окружении, начиная с огорода, разбитого возле пещеры, и заканчивая щелоком на берегу.

Адреналин быстро схлынул, и Солдата начали захлестывать волны эмоций. Они казались хуже детоксикации: та была физической реакцией, его тренировали терпеть подобное. Но вместо того, чтобы учить его бороться с побочными эффектами эмоционального подъема, ГИДРа подавляла эмоции препаратами. Вполне логичный ход, и, если бы Солдат не стремился вернуть человечность, он сам искал бы препараты и технику, необходимые для удержания эмоций под замком.

Эмоции, понимал он, не ограничиваются мозгом.

Когда Солдат думал о Женщине в Залитой Вином Сорочке или Девочке Под Машиной, у него начинал болеть живот. Ныла и делалась ватной голова, если давал осечку пистолет или колеса увязали в грязи. При виде встречного света фар Солдат каждый раз чувствовал, как подскакивает уровень адреналина, уверенный, что ГИДРа разыскала его и пытается перехватить.

Хуже того, эмоции управляли его мыслями и, стоило ослабить защиту, показывали отрывки воспоминаний, полные чувств. Дорога превращалась в поле с минами и колючей проволокой. На соседнем сиденье оказывался молодой капрал с аккуратным отверстием во лбу. Его форма менялась: вот она серо-зеленая, а через секунду уже пустынный камуфляж.

Солдат моргнул, сердце трепыхалось в груди. Капрал исчез, руль под руками стал шире. Вокруг была кабина старого Форда.

- Притормози здесь, Джеймс, – сказал отец. Лицо его расплывалось. – Я сейчас приду. Оставайся в машине. Слышишь, сынок? Обещай, что останешься в машине.

В третий раз обогнув несуществующие выбоины, Солдат съехал на обочину и упал лбом в руль.

Он сходил с ума.

Его функциональность была серьезно нарушена. Солдат… нет, нет, теперь он был Барнсом… Барнс нуждался в техобслуживании. Волна темных чувств все нарастала, как он ее ни подавлял. Нельзя было позволить себе где-то остановиться с ГИДРой на хвосте. Нельзя было позволить им столкнуть его обратно в бесчеловечность, пусть так стало бы легче.

Большинство его эмоций были ужасными, от них делалось плохо и больно, но он знал, что если потерпит, то придут и хорошие образы. Этим утром среди воспоминаний о пропитанной кровью одежде и грохоте взрывов промелькнула улыбка девочки. Она морщила нос, и Солдату показалось, словно в груди затеплился огонек. Он еще не знал, кто была эта девочка и как ее звали, но хотел вспомнить. Ему нужно было вспомнить. Он хотел знать, кто такой Джеймс Бьюкенен Барнс.

Солдат попытался думать логически. Он не сможет долго скрываться от ГИДРы, у них слишком длинные руки и слишком много ресурсов. Даже если он убежит, придется вечно быть настороже, а в его нынешнем состоянии он даже от грабителей защититься не в силах. (Он повернулся проверить, заперты ли двери).

Ему нужна была… помощь.

Солда… Барнс! Барнс, черт побери! Он заслужил эту крупицу человечности. Барнсу очень не хотелось это признавать, но лучшим выходом был… капитан Роджерс. Капитан Роджерс назвал его Баки. Капитан Роджерс назвал его Джеймсом Бьюкененом Барнсом. Образ Стива Роджерса пропитывал каждое его воспоминание. Капитан Роджерс назвал его другом. Стив Роджерс отказался драться, чтобы доказать это.

Тем не менее, бежать прямо к капитану Роджерсу казалось несколько унизительным.

Солдат был хорошо знаком со стыдом и унижением, эмоциями, призванными мотивировать эффективность и компетентность. Однако он не знал их в контексте тактического планирования. Найти капитана Роджерса и попросить убежища было тактически верным решением. Тактически верные решения были вопросом гордости.

Но подобный выход чувствовался поражением.

Барнс понял, что хочет появиться перед капитаном Роджерсом полноценным человеком. Не подобием, а настоящим человеком, способным на человеческие решения и человеческие мысли. Даже спустя семь месяцев Солдат… Барнс. Даже спустя семь месяцев Барнс все еще сражался с вопросом, что значит быть человеком. На исходе этой недели он решил, что эмоции – важное свойство человека. Он думал, что это как-то связано с самосознанием, и знал, что решения – определяющая граница между «оно» и «он».

Он также знал, что многие кусочки утеряны. Знал лишь на том уровне, как человек, собирающий паззл, видит пустые места. Барнс понятия не имел, что происходило в этих отсутствующих кусочках и какой формы они были, он только знал, что их нет. Унизительно было не распознавать вещей, в которых инстинктивно разбираются даже дети.