Раскрепощение

Мебель, однако, смелее, чем дома. Дымчатые велюровые диваны на огромном монохромном ковре. Многогранный буфет шоколадного цвета, покрытый блестящим лаком. И единственный намек на то, что я нахожусь не в дорогом кабинете косметолога, а в секс-клубе — скульптура, напоминающая вульву, выполненная из розового оникса и освещенная снизу.

Женевьева, кажется, примерно одного возраста с Рейфом, блондинка с дорогим видом. На ней черная сорочка сложного, но потрясающего покроя, в которой я узнаю работу Роксандо, и, возможно, у нее лучшие ноги, которые я когда-либо видела, доведенные до совершенства на заоблачно высоких каблуках.

Она безупречна, а ее улыбка теплая и достигает глаз. Когда она ставит передо мной заказанный латте с овсяным молоком, и подходит, чтобы сесть рядом со мной на диван, я выдыхаю.

А затем вдыхаю чуть сильнее, чем нужно — она пахнет потрясающе.

Мне определенно комфортнее с ней, чем с Рейфом.

Помогает то, что я ее не знаю, она меня не привлекает, и у меня не было никаких неуместных фантазий о ней, когда я прикасалась к неприемлемым частям своего тела.

Несмотря на это, я рада, что на мне собственные доспехи. Сегодняшний образ — темно-синее платье-футляр без рукавов от Виктории Бекхэм. Это говорит о том, что я взрослая, а не какая-то неуклюжая девственница. Я знаю свою силу и сама принимаю решения.

Или что-то в этом роде, во всяком случае.

Надеюсь.

Женевьева пододвигает ко мне разблокированный iPad и похлопывает по нему.

— Я оставлю это тебе, когда мы закончим наш диалог. Боюсь, анкета длинная. Но я настоятельно рекомендую тебе отвечать так откровенно, как сможешь. Твои ответы будут иметь большое значение для составления программы и обеспечения того, чтобы ты получила максимальное удовольствие.

Я киваю и бросаю на устройство настороженный косой взгляд.

— Хорошо.

— Итак. — она наклоняется вперед, чтобы добавить немного молока в свой кофе, и я чувствую благодарность за перерыв в зрительном контакте. — Почему бы тебе для начала не рассказать мне немного о своем воспитании и сексуальной истории или о любой личной информации, которая, как ты считаешь, может иметь отношение к делу, и мы начнем с этого?

Я делаю глубокий вдох. Бедная женщина понятия не имеет, о чем спрашивает. Моя сексуальная история будет до смущения краткой, но я могла бы часами разглагольствовать о том, сколько у меня багажа. Гораздо дольше, чем мне позволит мой обеденный перерыв.

— Я выросла в католической семье, — говорю я. — Я не только ходила в монастырскую школу, но и с одиннадцати лет училась в монастырской школе-пансионате. Мои родители действительно католики. Они ходят на мессу не только по воскресеньям — отец посещает каждый день. И он не разрешает нам жертвовать деньги никаким благотворительным организациям, которые поставляют контрацептивы, даже в странах Третьего мира. — Я разочарованно выдыхаю и стряхиваю микроскопическую белую пушинку с юбки своего платья. — Они абсолютно закоренелые.

— Твоя мать так же сильно уверована, как отец? — спрашивает Женевьева добрым голосом.

Я пожимаю плечами.

— Не уверена. Думаю, нет, но она соглашается со всем этим, потому что он сила. Не стоит вставать у него на пути.

— Не хочу навязывать тебе свои слова, но звучит, как будто у вас довольно патриархальный уклад.

Я невесело смеюсь и смотрю на нее.

— Даже не представляешь насколько. Патриархальная религия, патриархальная семья… Главное, что нужно знать о моем воспитании, это то, что меня учили, во что верить, учили, что правильно, а что неправильно, с самого раннего возраста. И никто никогда не говорил, а уж тем более не намекал, что нормально иметь свое мнение по всем вопросам. Совсем наоборот. Католицизм очень защищен. Это подчинение или смерть, серьезно. Церковь требует абсолютного согласия, и любое стремление мыслить самостоятельно воспринимается как богохульство. Или, по сути, как открытая атака. Так что остаются только два варианта: полная капитуляция или полное отрицание. Вот так я себя чувствую, по крайней мере.

Она задумчиво хмыкает, прежде чем заговорить.

— Знаешь, ты говоришь совсем как Рейф.

Мои брови удивленно приподнимаются.

— Я думала, у него совсем другой взгляд на все это? — ради всего святого, он владелец секс-клуба.

Она смеется.

— В последнее время именно так. Очевидно. — она обводит жестом комнату. — Не будет предательством его доверия, если я скажу, что он пошел на массовый отказ, как ты выразилась. Но ему потребовалось время, чтобы прийти к этому. И если бы Рейф был здесь, я подозреваю, что он согласился бы со всем, что ты только что сказала, даже если сейчас он оставил все это позади.