Не слишком ли много у нас теперь прошлого и не слишком ли мало будущего? Растущее множество привлекающих к себе внимание исторических преступлений, переживающая бум индустрия культурного наследия, стремительно увеличивающееся количество музеев, памятников, мемориалов, исторических кинофильмов и театральных постановок заставляет нас постоянно задаваться этим вопросом. Поэтому Джон Торпи предупреждает: «Пока мы осмысляем проблемы прошлого, нельзя допускать, чтобы историческая политика вытесняла из нашего внимания или подменяла собой размышления о прогрессе и будущем»[403]
. Ему вторит Конрад Ярауш, подводя итоги шестидесятипятилетних исследований европейской памяти. Он констатирует, что в Европе значительно преобладает негативная память и наблюдается дефицит позитивных ценностей: «Впечатляющий свод прав человека, вошедший в преамбулу Европейской конституции, приобретает свою значимость скорее на фоне реального и всеобщего опыта прошлых преступлений, которые необходимо предотвратить впредь, нежели как специфическое установление совместных ценностей, способных объединить европейское сообщество в настоящем. Подобный перекос вызывает сожаление, поскольку он ведет к тому, что размышления о Европе приобретают негативный посыл. Европа становится своего рода страховым полисом от рецидива прошлых проблем, а не позитивной целью, которая может базироваться на совместной мечте о будущем»[404].Однако не стоит исходить из несовместимости прошлого и будущего, характерной для темпорального режима Модерна, о чем лишний раз свидетельствует приведенная цитата. Сделанное Яраушем противопоставление негативных уроков прошлого, с одной стороны, и положительных ценностей, с другой, оказывается проблематичным еще и потому, что именно историей насилия в Европе выстраданы ценности, ориентированные на будущее. Это именно тот тип памяти, который не ограничивается – как это бывало ранее и распространено до сих пор – воспоминаниями о собственном героизме и собственных страданиях. Когда память включила в себя сознание собственной вины (или совиновности) и сочувствие к чужому страданию, негативное бремя истории смогло превратиться в ценности, ориентированные на будущее. Из разлома цивилизации возникла основа для ответственного гражданского общества. Уважение человеческого достоинства родилось из его экстремального разрушения, поэтому позитивное значение этой ценности остается связанным с его негативным генезисом[405]
. Смысл новой конфронтации с историей насилия инициирован новым принципом надежды. Она заключается в том, что память должна освободить закапсулированный травматический опыт и посредством его интеграции в настоящее преодолеть эмоциональные блокады, которые отягощают будущее общества. Такая форма памяти сознает себя не как обращение к прошлому, а как важная инвестиция в будущее. Несмотря на многочисленные проблемы и разочарования, задача превратить прошлое, связанное с репрессивной диктатурой, в возможное совместное демократическое будущее принадлежит к числу важнейших проектов будущего, над которыми необходимо работать в настоящем.Гамлет произносит эти слова в конце первого акта после встречи с духом отца, историю которого он выслушал и который обременил сына обязательством мстить и помнить. Это событие решительно отделяет Гамлета от всех персонажей пьесы; он требует от друга и спутников строго хранить молчание о своей тайне. Гамлет один вынужден нести бремя сознания, что связь времен распалась и ему придется восстановить ее. Эта сцена имеет непосредственное отношение к нашему настоящему; в него также ворвались разнообразные формы прошлого, и в нем также нарушилась логика временны´х фаз. Мы имеем дело с широким спектром явлений – от ностальгического возврата прошлого до проникновения травматического прошлого в наше настоящее. Подспудно и сегодня в случаях такого проникновения прошлого речь всегда идет о формах ориентации или переориентации, об оправдании и признании, о компенсации ущерба и исцелении. В реплике Гамлета слова «spite» и «right»[406]
рифмуются, что позволяет предполагать: месть и право, проклятье и спасение несовместимы в шекспировской трагедии. Именно от них и отказалась современная мемориальная культура, к тому же такой отказ становится мерилом для оценки негативных форм исторической политики.Разорванную связь прошлого, настоящего и будущего нельзя просто восстановить, их приходится связывать заново. Для этого необходимо заново определить содержание понятий «прошлое», «настоящее» и «будущее», что является задачей не отдельных специалистов по теории времени, а всего общества в целом. О настоящем уже говорилось выше, поэтому в заключение мне хотелось бы сконцентрироваться на понятиях «прошлое» и «будущее».