Распятые любовью

– И всё, – раскинул он руками. – Партнёра у нас в стране найти нелегко. Я как-то намекнул своему однокурснику, в результате и из института пришлось уйти.

– А что ж ты так неаккуратно?

– Да мне показалось, что он из наших, – подал плечами Антон.

– И что он?

– Да из мухи слона раздул. Начал нашим пацанам рассказывать, что я педик и, мол, пристаю к нему. Я сначала отшучивался, потом девчонки из нашей группы подключились, начали хихикать, дарить мне то «губнушки», то рваные колготки. Одна дурочка использованный тампон мне в портфель засунула. В общем, надоели они мне до чёртиков, я взял и ушёл из института. Там сразу же стуканули в военкомат, и тут же в почтовом ящике повесточка объявилась…

– И что с армией? – спросил я.

– Пока ничего, – ответил Антон. – Поставили на учёт в психоневрологический диспансер. Врачи делают вид, что лечат, я делаю вид, что лечусь.

– А диагноз какой? Отчего лечат? – разинул я рот от удивления. – Скоро двадцать лет, как у нас согласились с тем, что гомосексуализм – это не болезнь. Чем тебе объяснили, что ставят тебя на учёт? На каком основании?

– Сказали, что у меня обнаружили расстройства сексуального предпочтения, – ехидно произнёс Антон.

– Что это за ерунда? – воскликнул я.

– Я заявил психиатру, что люблю переодеваться в женскую одежду и ношу под брюками женские трусики. В общем, меня записали в фетишисты.

– Ладно, – я махнул рукой, – это дело десятое. Так что отец? Узнал?

– Ну, да, – ответил Антон. – У нас же телефоны родителей записывали ещё до моего совершеннолетия, ну какая-то пигалица позвонила отцу и давай его воспитывать, мол, ваш сын извращенец, проведите с ним беседу, иначе его в армию не возьмут и так далее и тому подобное. Ну, папа и побеседовал, кинулся на меня, махал кулаками…

– Так значит, причина была не в матери, а в том, что он узнал о тебе новости?

– И то, и другое, – усмехнулся Антон, – он при любом раскладе переводит стрелки на мать. В этот раз начал кричать, что это она во всём виновата, что воспитала сына-пидораса и тому подобное.

– Понятно, – вздохнул я и решительно сказал: – в общем, Антон, моё предложение таково: оставайся здесь, не ищи на свою задницу приключений. Мне твоя ориентация побоку, ищи работу, трудоустраивайся, и поменьше говори о том, что ты голубой. Люди у нас не любят этого, так что лучше помалкивать. Договорились?

– Договорились, – Антон подошёл ко мне и, протянув для рукопожатия руку, добавил? – спасибо тебе, Борис.

Пожав руку, он отвернулся, но я успел заметить, как у него на глазах блеснули слёзы.

Глава 8

Рассказ Антона снова напомнил мне о Митьке.

Все пацаны на Лагерной улице знали, что отец избил его до полусмерти. Так отделал мальчишку, что тот три недели не ходил в школу. Родители сослались на ангину, но даже в школе знали, что Митя пострадал из-за какой-то невероятной провинности с сексуальным оттенком. Современные литературные исследователи сказали бы, Митя-писюн пострадал от одного из пятидесяти оттенков серого.

Ходили слухи, что он пытался изнасиловать то ли свою сестру, то ли соседскую девчонку, другие говорили, что он в уличном туалете, что возле городской больницы, через тайную дырку в стене подглядывал за женщинами и что его там поймали милиционеры, третьи… Иными словами, кто на что горазд. Пофантазировать у нас любят и взрослые, и дети, особенно на сексуальные темы.

Но фантазии фантазиями, а некоторые пацаны с Лагерной улицы знали, что Митя признался родителям в своих наклонностях. У меня были хорошие отношения с его сестрой, она и рассказала о случившемся, хотя всех подробностей она тогда ещё не знала.

Как такое случилось, никто не понял, но отец застал сына дома в сестриных трусах перед зеркалом. Отец задал пару коротких вопросов, Митя, видимо, с испугу ляпнул, что любит мальчиков и хочет быть девочкой, отец плюнул сыну в лицо, и понеслось. Если бы не мать и сестра, убил бы пацана.

Через некоторое время семья Боженко продала дом и уехала в другой регион.

* * *

«Надо же, – вспоминал я, глядя на своего субквартиранта, – сорок лет минуло, а ничего не изменилось. И тогда жили мальчишки, желавшие любить мальчиков, и сегодня они живут среди нас со своими тайными и тщательно скрываемыми мыслями, и тогда, и сейчас живут родители-деспоты, готовые за малейшее отклонение от нормы, убить своих детей. И когда они лупят своё чадо, издеваются над ним, унижают, ни на секунду никто не задумается о том, что он ведь в себе хранит ваши родительские гены.

После окончания восьмилетки в 1977 году я поступил в Ростовское мореходное училище.

Будучи в увольнении и прогуливаясь по центральной улице Ростова-на-Дону (тогда она ещё была улицей имени Энгельса), я встретил сестру Митьки, она после десятилетки поступила в Ростовский институт народного хозяйства. Только теперь я узнал, что семья их переехала жить в Волгоград. Мы перекинулись несколькими словами, затем я с замиранием сердца спросил:

– Ну, как там Митька поживает?

Татьяна опустила глаза и тихо спросила:

– А ты разве не знаешь? Он хотел написать тебе письмо…