Распятые любовью

Я триста раз пожалел, что не послушал Анну и не спустился вместе с Ириной к ним на первый этаж. Никакого там стеснения не было бы и в помине. А с другой стороны, возможно, моё решение спасло Володю Филимонова от избиения тремя лихими крымскими парнями. Семён легко поверил, что его невеста осталась ночевать у бабушки. Через некоторое время я осторожно пробрался во двор к первому этажу и тихонько постучал в окно, из-за занавески показалось лицо Ани.

Через несколько секунд она тихонько отворила дверь и, приложив пальцы к губам, прошептала:

– Тихо.

Меня и предупреждать не нужно было, я полчаса назад видел кулаки её жениха. Когда я вошёл вовнутрь, она так же шёпотом спросила меня:

– Семён там? С кем он?

– Трое их, – ответил я.

– Ясно, – сказал она и, указав на кресло, рядом с кроватью предложила: – Садись.

– Нам нужно идти, – сказал я. – Володя собирайся, найдут, быть беде.

– Как они нас тут найдут? – хмыкнула Анна. – Успокойся. Мы ещё до конца не насладились друг другом. Верно, Вова?

– Угу! – закивал Филимонов.

– Ну, а вы как? – спросила Аня. – Палочку хоть успели поставить.

– Успели, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Вот сучок этот Сёма, – шастает по всему посёлку. – Так надоел он мне.

– Так чего ж ты его не отошьёшь? – усмехнулся я.

– Как? Он всех моих женихов разогнал. Придурок. А сам он мне не нравится, потому я ему не даю. Да и не умеет он удовольствие доставлять, как кролик, вставил, кончил и лежит в потолок смотрит. За вечер еле-еле две палки ставит. Вот, – она погладила Володьку, – вот это мужик. Мы уже три раза перепихнулись. И готовимся ещё разок…

– Может, мне дашь? – осмелел я.

– Я даже не знаю, – замялась Анна и спросила у Филимонова: – Ты как, Вова? Готов уже к труду и обороне? – она протянула руку к Володе и воскликнула: – Ничего себе, а чего ж ты молчишь? Давай уже, начинай.

Она встала на четвереньки вдоль кровати, а Владимир пристроился сзади. Видимо, четвёртый раз ему пришлось туго, он никак не мог кончить. Но Аню это совершенно не расстраивало. За время четвёртого акта она, как мне показалось, испытала оргазм минимум три раза. А тут я ещё подыграл, подвинулся ближе и стал ласкать ей грудь. Аня после завершения, часто дыша, упала на спину и раскинула руки и ноги. Володя сел в кресло напротив меня. И тут меня осенило. Я сел на кровать вплотную к Анне и погладил её, лёгкая дрожь пробежала по всему телу девушки. Степень моей возбуждённости была на пределе, я наклонился и поцеловал её. Девушка застонала, я не могу вспомнить, как я в ту ночь оказался на ней.

– Ах ты развратник, Боря, – простонала она, – я сейчас умру от блаженства.

В этот момент я взорвался. Семени было столько, что можно было, наверное, оплодотворить добрую часть женщин всего Крыма.

* * *

Спустя несколько лет, когда я в очередной раз влюбился в одного парня, я обратился к священнику и объяснил ситуацию вокруг своих желаний. Первое, что сказал батюшка:

– Это не любовь. Это похоть. Забудь о ней.

– Да как же я забуду-то? – растеряно спросил я. – Он не идёт из моей головы. Я ради него готов на всё. Я люблю его. – Я действительно тогда, как мне казалось, влюбился по-настоящему.

– Всё верно, – настаивал на своём священник, – похотливый человек постоянно помнит о греховном желании, и оно не покидает тебя. Оно будет заставлять тебя хотеть того, кому ты на деле-то и не нужен. Пойми, сын мой, похоть – это не любовь, это всего лишь сексуальное желание, которое не знает ни уважения, ни святости чувств.

Наверное, святой отец оказался прав. Мой партнёр через какое-то время исчез и больше никогда не появился в моей жизни. Хотя мой жизненный опыт научил меня не упрекать никогда внезапно исчезнувших с вашей орбиты людей, поскольку человек мог просто где-то погибнуть или просто внезапно умереть. Ты проклинаешь человека, а его уже давно и в живых нет. Так иногда бывает. К сожалению.

После трёхмесячного плавания, мы с Филимоновым так сблизились, что и отпуск нам был не в радость, не хотелось расставаться. Несколько раз за месяц он приезжал ко мне, и я к нему. Это были неистовые встречи, с умопомрачительными оргазмами и полной отдачей сил. Нам было по шестнадцать. Как поступать дальше, мы не знали. Но всё же судьба разлучила нас навсегда.

Уже, будучи на втором курсе училища, я узнал от командира роты, что курсанта Филимонова задержала милиция, они со своим товарищем, приехавшим из армии на побывку, на Левбердоне в кустах занимались (цитирую ротного) «грязным развратом», и их задержали дружинники.

Я, набравшись смелости, решил подшутить над ним:

– Товарищ капитан-лейтенант, а позвольте спросить, бывает ли разврат чистый?

Офицер, видимо, переваривая на ходу столь заковыристый вопрос, неожиданно выпучил глаза, закричал:

– Пошёл вон, острослов! А то будет тебе сейчас и чистый, и грязный разврат. Распустились, бля, дальше некуда. Не мореходка, а публичный дом какой-то.