Распятые любовью

– Погоди-погоди, – не согласился Владимир, – какая демагогия? Не вижу тут никакой демагогии. Ты у меня спрашивал, зачем я отстаиваю права сексменьшинств. Вот тебе мой ответ: затем, чтобы ты не думал, и не опасался, что кто-то тебя осудит за то, что ты гомосексуалист. Чтобы окружающие тебя люди относились к этому так же, как они относятся к цвету твоих глаз или форме ушей.

– Насчёт глаз не знаю, – рассмеялся я, – а форма ушей (не моя, а вообще) кое-кого очень даже интересует.

– Да, – кивнул Копытин, – кстати, пример с ушами неудачный. Мне тут недавно один в фейсбуке написал, что хотел бы воочию взглянуть на форму моих ушей, дескать, не еврей ли я. Я ему пишу, зачем тебе глазеть на мои уши, я и сам скажу, что да, еврей, это что-то меняет? Он тут же ответил, что да, меняет, и, отписавшись от меня, отправил в чёрный список. Вот тебе и свобода, братство, равенство.

– Володя, но ведь раньше такого не было. Почему сейчас так всё обострилось, люди какие-то злые стали…

– Чего не было? Ты хочешь сказать, что в Союзе нас, евреев, не называли жидами, или кавказцев, азиатов, никто не называл чурками? Или чукчей любили как родных братьев? Всегда это было! Декларировался «Братских народов союз вековой»…

– Это цитата уже из российского гимна.

– Да какая разница? – хмыкнул Владимир. – В Советском Союзе пели «Дружбы народов надёжный оплот!». Тот же хер, только сбоку. Я говорю о сути.

– Но не было этих национальных конфликтов, ты посмотри, что пришло вместе с перестройкой, с развалом Союза…

– А знаешь, почему не было? – прищурился Копытин.

– Почему?

– Потому что тебе об этом не докладывали, как говорится, не заслужил, это раз, – понуро усмехнулся Копытин, – а два: правили Союзом держиморды. В тоталитарном государстве, где за один неосторожный анекдот можно загреметь в психушку, где стукач жил едва ли не в каждом доме, где всё и все контролируются, слишком не побузишь. Некоторые товарищи сегодня именно это положение и восхваляют. Так и говорят, мне ваша свобода – до задницы дверца. Так вот, брат, конфликты на национальной почве были всегда. И когда во время перестройки правда, закамуфлированная под гласность, свалилась на наши головы, неожиданно выяснилось, что фраза «национальный вопрос в СССР решён окончательно» оказалась липовой. Я не стану много говорить сейчас на эту тему, скажу лишь вкратце, массовый конфликт, к примеру разгорелся в Карабахе ещё в 1965 году, но Брежнев, до конца так и не разобрался с этой проблемой. В конце семидесятых в Грузии советские придурки решили отменить государственный статус грузинского языка, в результате в центре Тбилиси прошли многотысячные демонстрации. И нашлись в то время деятели, начавшие требовать ввести войска. Слава богу, хватило ума не доводить до кровопролития. Представляешь, какая бы рубка там произошла.

– Перегни палку, могло и в революцию перерасти, – предположил я.

– О чём и речь, ухмыльнулся Копытин. – Теперь понимаешь, с каким «партейным» багажом пришёл к власти Горбатый? А сегодняшние горе-аналитики дальше своего носа не видят, вот и грузят старика. А ведь перестройка, Боря, не просто так началась, типа от скуки. Просто выхода не было другого. Тут или выпускай джина из бутылки, – помнишь это сравнение? – или так рванёт, что по всей планете ошмётки разлетелись бы. Но, увы, не все это понимают. А потому и кричат, что Горбачёв, мол, предатель и прочую ерунду. А он никого не предавал, он спасал страну. Хоть Советский Союз и развалился, зато относительно мирно. А вспомни, что случилось в 1917 – 1918 годах. Только в те годы, шашками махали, а в 1986-1991 годах начали бы махать баллистическими межконтинентальными ракетами. Страшно представить, что произошло бы.

– Да, – согласился я. – Последствия предсказать трудно.

– Вообще, последнее десятилетие партийные боссы обнаглели до такой степени, что они уже не видели народ перед собой и не слышали его. В 1981 году в Северной Осетии произошла настоящая октябрьская революция. У североосетинского обкома собралась большая недовольная толпа народа, потребовали первого секретаря. И что ты думаешь? Вышел первый секретарь обкома, обозвал собравшихся сборищем и потребовал разойтись. О результате догадываешься?

– Примерно, – сказал я, но всё равно спросил: – и что дальше?