Распятые любовью

– А зачем мне сочинять? Чему ты удивляешься? Они гоняются за геями, а мавзолей стоит себе на Красной площади, словно символ смирения и двойных стандартов церкви. Путина-то можно понять, ему избиратели нужны, зачем стариков против себя настраивать, если бы не выборы, он уже давно Ильича похоронил бы. Но начни сейчас процедуру, такой вой поднимется. Посмотри, что творится с нашими согражданами. Это же парадокс: старики идут в церковь, молятся Богу, а потом идут к памятникам Ленину и Сталину, и кладут красные гвоздички. Представляешь, одновременно молятся и спасителю, и палачам. Вот в этом вся суть нашего народа. И это не смешно, это страшная деформация общественного сознания. Блюстители нравственности беспокоятся о нашем, так сказать, голубом сознании, пытаются нас переубедить, перевоспитать, переделать… А вы беспокойтесь о сознании красном, вот где настоящая опасность. «Краснуха» – болезнь опасная. В любой момент может снова разразиться эпидемия, и тогда о голубых никто и не вспомнит.

– Ты, Антоха, прямо как Копытин, – рассмеялся я. – Он не любит советскую власть!

– Да, я его рассуждения. И он прав, за что любить тех, кто сеял десятилетия ненависть? За то, что натравили народ друг на друга. Ленин призывал грабить и уничтожать контру. Даже царскую семью не пожалели, детей поубивали. Ну, вот скажи, кому сегодня мешает королева Британии? Это же просто символ! Это связь времён. Представляешь, как было бы красиво – у них королева, у нас царь. История, традиции, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Ну, согласись, круто же! Меня смешат истеричные заявления коммунистов, когда они возмущаются: не трогайте памятники, это наша история! Ага! История, а сколько вы повалили памятников, историки, а до кучи ещё и храмы. Да, в общем-то, против памятников никто и не возражает, когда это произведение искусства. Так они и гипсовых истуканов с отваливающимися носами и ушами готовы в памятники записать. Смотришь и думаешь, какому-то сифилитику, что ли, бюст поставили?

– Ох ты и язва, Антоха, – усмехнулся я.

– Ну, а что, разве не так? Какие-то они бессовестные, вдруг толпами повалили в церковь молиться, напрочь забыв заветы Ильича. Тот люто ненавидел религию и попов, теперь его ученики, последователи крестятся. Не стыдно, видимо, им. Готовы приспособиться к любым переменам. И ещё к власти рвутся, что можно ожидать от таких приспособленцев?

– Ладно, Тоша, тебе нельзя волноваться, отдыхай, чайку сделать успокоительного? Я там купил шикарный травяной чай. Очень вкусный.

– Сделай, – кивнул Антон, – спасибо Борис. Ты теперь мой и врач, и медбрат, и внимательный слушатель.

– Лежи-лежи, – ласково произнёс я. – Маркович сказал, что всё будет хорошо.

Я взглянул на часы и, хлопнув себя по лбу, воскликнул:

– Ё-моё! Укол!

– Может, уже хватит? – захныкал Антон. – Посмотри на меня, мне уже в футбол можно играть.

– Лежи, Рональдино нашёлся. Что доктор сказал? Десять дней проколоться! – Я заполнил шприц лекарством, подошёл к кровати и, исказив голос, по мультяшному произнёс: – Так, больной, давайте сюда вашу попку.

Антон рассмеялся и, приспустив трусы, весело сказал:

– Берите, вот она!

После укола, Антон попросил меня посидеть рядом с ним. Он положил мою руку в свою и молча стал её гладить. Я заметил, на его глазах слёзы.

– Ну, чего ты, Тоша? – тихо спросил я. – Не расстраивайся, идёшь на поправку. Скоро пойдём в лес, медведей гонять.

– Они, наверное, спать уже укладываются, – улыбнулся Антон. – Ты знаешь, о чём я думаю? Как так в жизни выходит, что часто родные, близкие люди готовы в землю тебя втоптать за те или иные слова, поступки, мнения, в конце концов, а чужие, совсем незнакомые вдруг начинают помогать и заботиться о тебе? Вот взять тебя, к примеру. Ты же мог и внимания на меня не обратить, ну, едет пацан да и едет. Пусть катит дальше. Но ты вдруг начал рисовать мрачные картины с моим присутствием. Почему тебя это взволновало?

– Это естественно, Тоха, – пожал я плечами. – Человеку свойственно сострадание, участие, сердоболие…

– Особенно моим «экспертам» из электрички, – горько усмехнулся Антон.

– Не о них говорю, – вздохнул я, – а о людях. Это так, стая шакалов. Набросились толпой. Унизили, избили человека и разбежались. Люди так не поступают…

Антон уснул, я долго смотрел на его лицо. Природа основательно поработала над его внешностью – черты лица вобрали в себя самые привлекательные особенности, длинные тёмные ресницы, ровный нос правильной формы, пухловатые розовые, даже ближе к алым, губы, невероятно нежные и соблазнительные, несмотря на болячку, на щеках лёгкий румянец. Если бы не короткая стрижка и торчащий ёжик, можно было бы легко принять парня за спящую девушку.

Через несколько дней, Антоха попытался выйти на улицу. Я категорически запротестовал. Он подчинился, но долго ворчал. Однажды вечером он спросил:

– Борь, а телефона моего не было в куртке, когда я вернулся?

– Нет, – замотал я головой, – я всё проверил, пусто. Позвонил на твой номер, не доступен. Наверное, украли твои обидчики. Не переживай, новый купим.