Читаем Распятые любовью полностью

Музыкальная школа пришлась кстати. Начальник политотдела майор Умнов поручил мне создать ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Я провёл, как сейчас сказали бы, кастинг, нашёл замечательного барабанщика, трёх гитаристов, клавишника и, что самое невероятное, талантливого саксофониста, хотя и без музыкального образования. Мы придумали название нашей группе, по нынешним меркам, просто вызывающие – «Голубые дали». В начале восьмидесятых слово «голубой» в СССР означало всего лишь цвет, и других значений не подразумевало, ну а слово «дали» у нас в названии было не глаголом, а существительным. В современном мире, рассказывая о службе в армии, я упоминаю всегда безымянный ансамбль, иначе, услышав название, слушатели тут же начинают сыпать скабрезными шуточками: «Все музыканты были голубыми?», «И кому же они дали?», «А дали бесплатно или была такса?». Да, соглашусь, на современный лад название звучит не совсем обычно. Но зато мы добились значительных успехов, выиграли не один творческий конкурс, исполняли не только известные эстрадные песни но написали и несколько своих, в том числе и «Марш дальней авиации». Иными словами, и служили, и творили, и работали.

Корочек киномеханика у меня не было, но крутить кино я умел и на портативном аппарате «Украина», и на стационарном КН-17, если, конечно, мне не изменяет память. Впрочем, это не имеет большого значения, я хочу рассказать о другом – опять о любви, будь она не ладна.

Дембеля ушли в июне, и я остался в клубе полноправным хозяином. Правда с другой стороны клуба сидела ещё библиотекарша, жена одного из военнослужащих, похожая на Надежду Крупскую, сейчас сказали бы, виртуально присутствовал начальник клуба майор Гнедых, бывший учитель математики. За всю службу в клубе я видел его раза три-четыре. Естественно я был и киномехаником, и начальником клуба (все ключи были у меня), и даже художником – иногда писал плакатным пером и срисовывал квадратные морды солдат и офицеров из журнала «Агитатор армии и флота».

Работа была непыльной, но ответственной. При обрыве киноплёнки, во время просмотра фильма толпа (можно сказать, зрители) сразу начинала орать «сапожник». Я до сих пор думаю, почему именно «сапожник». Но ответа так и не нашёл, это сродни тому, как толпа (можно сказать, болельщики) кричит «судью на мыло». Версии объяснения разные, не могу удержаться – одну приведу.

На селе три основных «блатных» профессии – кузнец, сапожник и киномеханик. Кузнец – это трудяга. В этой профессии бухать себе дороже – или отобьёшь чего-нибудь, или обожжёшься. А сапожник и киномеханик могут себе позволить и лишка. Не зря же поговорка появилась на Руси «пьян, как сапожник». Но потом появился киномеханик: профессия, вроде, и современная, но оказалась такой же алкогольно-зависимой, как и профессия сапожника. Поскольку профессия обувщика на деревне появилась гораздо раньше кинематографа, она приобрела ореол свободного художника, дескать, это вы, лапти, пашете землю и потом косите траву, а мы творческие и свободные люди. Вот так и появился человек «пьяный в стельку»!

Октябрь 1917-го прислал в деревню ещё одного представителя творческой интеллигенции – киномеханика. Они с сапожником устроили социалистическое соревнование. Киномеханик вышел из высокоградусной гонки победителем. Народу было лень озвучивать два слога лишних, а потому и продолжали вместо «киномеханика» кричать «сапожник».

Однажды ко мне в кинобудку постучался «пиджак» (так мы называли офицеров, призванных после института), симпатичный парень с голубыми глазами и яркими алыми губами.

– Можно? – скромно спросил он.

«Наверное, недавно в армии», – улыбнувшись, подумал я. Наш старшина роты на такой вопрос сразу отвечал: можно козу на возу, а в армии разрешите. Но дерзить я не стал, всё-таки офицер. Я вежливо ответил:

– Вы знаете, товарищ лейтенант, сюда посторонним нельзя, у меня могут быть неприятности.

– Да я ненадолго, – виновато сказал лейтенант. – Привёл свой взвод в кино, а сам вот хочу посмотреть изнутри, как тут всё работает. Покажешь?

– На экскурсию, значит? – спросил я.

– Ну, вроде того, – опустил глаза офицер.

Так завязалась наша дружба. Виталий заходил ко мне каждый раз, как приводил своих бойцов на просмотр фильма. Узнав, что я иногда остаюсь в клубе ночевать, он предложил мне как-нибудь посидеть ночью за бутылочкой коньяка. Ну, конечно, я согласился.

– Только нужно подобрать правильную ночь, – предупредил я.

– Что это значит? – спросил Виталий.

– Чтобы дежурный по части был из своих, – пояснил я. – Например, майор Чалей меня не сдаст. Да он ночью и не ходит с проверками. А капитан Довгаль тот только и видит, кого бы поймать да рапорт накатать. В Москву хочет майором уехать.

Ждали удобной ночи мы недолго. Дня через три пришёл Виталий и объявил, что сегодня вечером дежурным по части заступает майор Чалей.

– Прекрасно, – потёр я ладонями друг о дружку. – У меня есть несколько банок тушёнки, картошка, бочковые огурцы. Что ещё?

– Солёные огурцы? – рассмеялся Виталий. – Это не эстетично. Я принесу закусон. Не переживай, будет всё солидно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее