Читаем Распятые любовью полностью

– Куда? – испуганно воскликнул я.

– Да вы не волнуйтесь, проедем в отдел, мы должны вам показать кое-какие фотографии.

– Что за фотографии, – теперь я испугался не на шутку. – Вы точно из милиции?

Милиционеры рассмеялись, первый сунул мне в нос удостоверение личности, которое я раньше и в глаза никогда не видел.

– Не бойтесь, полчаса делов, – мы прошли в машину, поджидающую нас у подъезда, милиционер продолжил: – Георгия Игоревича недавно обокрали, и мы теперь всех его знакомых опрашиваем, так, на всякий случай.

Я немного успокоился, но колени всё ещё дрожали. Через несколько минут мы уже входили в милицейский кабинет. Внутри кабинета милиционер сменил тон и, кивнув на стул, грубо приказал:

– Падай сюда!

Он сел напротив, раскрыл мой паспорт, положил его перед собой, полистал, посмотрел некоторые страницы через лупу, затем долго-долго смотрел мне в глаза. Я не выдержал и опустил взгляд вниз.

– Ну, так что, Борис Сергеевич, рассказывайте, чем вы с Жорой занимались?

– В каком смысле? – опешил я. – Что значит, чем занимались?

– А ты не догадываешься? – капитан вдруг перешёл со мной на «ты». – Или вы по парку гуляли?

– По какому парку? – разинул я рот. – Ничего не понимаю. Вы что хотите узнать?

– Ты туповат? – повысил голос страж порядка. – Или косишь под дурака?

– Почему вы так со мной разговариваете? – не выдержал я. – Вы меня в чём-то подозреваете? Я ничего плохого не сделал. Я… я отслужил в армии, работаю в Магадане, я… комсомолец, приводов в милицию не имел…

Милиционер рассмеялся, вышел из-за стола, сел в кресло сбоку от меня, закурил и сказал:

– Комсомолец – это хорошо. Это очень хорошо. Ну, тогда, товарищ комсомолец, рассказывай всю правду.

– Извините, я не понимаю, что вы хотите от меня?

– Ты дурочку не ломай тут, – взревел милиционер и, вскочив с кресла, замахнулся на меня.

Я зажмурил глаза, ожидая удара, но на этот раз пронесло. В кабинет вошёл пузатый подполковник. Внимательно рассмотрев меня, спросил:

– Друг Лопарева?

– Наверное, скорее, знакомый, – ответил я, уже догадываясь о чём-то не совсем хорошем.

– Кто кого? – спросил подполковник.

– В смысле? – теперь я окончательно догадался, что речь идёт о 121 статье Уголовного кодекса.

– Ну-ну, – хихикнул толстопузый милиционер, – ты ещё скажи нам, не знал, что дружок твой гомосексуалист. Давай так, парень, ты пишешь чистосердечное признание, и мы отпускаем тебя в твой Магадан.

– Но я действительно…

– Ты не перебивай, когда с тобой старшие говорят, – цыкнул подполковник, – а не напишешь, поедешь в СИЗО. Жора твой давно уже на зоне, в петушатнике кукарекает, вот и поедешь к нему. Понял? Давай, всё по порядку, когда, где познакомились, сколько раз встречались, чем занимались, кого ещё привлекали? В общем, всё-всё-всё! Всё понятно?

– Товарищ подполковник, – воскликнул я, – честное слово…

– Тамбовский волк тебе товарищ, гребень ты вонючий! Нашёл товарища. Ну, так что? Явку с повинной пишем или едем в тюрьму?

– За что меня в тюрьму? – я едва не заплакал, но понимал, что милиционеры блефуют. Колымские друзья рассказывали мне, какие спектакли они умеют разыгрывать. Я решил стоять на своём. Лучше день-два на КПЗ на нарах поваляться, чем на «пятёрочку» в колонию уехать.

– За то, что погряз в разврате и позоришь советскую власть. Радуйтесь, что у вас ещё статья такая лёгкая, была бы моя воля, я бы вас пидоров к стенке ставил. Расплодилось вас уродов, как собак нерезаных. И откуда вы только берётесь?

Я решил разыграть роль возмущённого задержанного. А-а-а, – мысленно махнул я рукой, – будь что будет.

– Да как вы смете? – закричал я. Вы меня в пидорасы записали? На каком основании? Что у вас тут за беспредел? Буду лететь из отпуска, лично заеду в приёмную МВД и напишу на вас жалобу. Вы что, извращенцы? Так вы не по адресу обратились. Я понятия не имею, какие пристрастия у Лопарева. Мы познакомились чёрт знает когда, до армии, я ещё тогда на Ростсельмаше работал. Здесь на Северном, в баре «Жар-Птица». Разговорились, смотрю, мужик такой грамотный, начитанный, ну и подружились. Я заходил к нему несколько раз в гости, мне тогда было всего семнадцать лет. Да если бы он мне хоть намекнул бы, я бы пидорасу ему глотку перегрыз…

Умер во мне Андрей Миронов или Анатоли Папанов. На моё счастье, милиционеры мне попались не совсем упёртые, а, может, роль сыграла перестройка.

– Ладно-ладно, не кипятись, – похлопал меня по плечу подполковник, – ты знаешь, сколько это пидорок пацанов молодых попортил. Видимо, тебе повезло, или почуял скотина, что ты не из их племени. Успокойся. Проверяем связи и всё остальное. На, – он протянул мне паспорт, – ты куда едешь?

– В Новошахтёрск, – буркнул я. – К родителям. А вещи где?

– В камере хранения, где ж им быть? – хмыкнул я и облегчённо вздохнул.

– Ладно, держи пять, – они оба пожали мне руку, и я покинул отделение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее