Расплата

— Не сомневаюсь в содержании ответа, но не только в этом итог. Граждане ФРГ и других западных стран смогут еще раз увидеть, кто в действительности защищает права человека на жизнь, достоинство и свободу и кто укрывает убийц, душителей этих прав. Каждое новое разоблачение разрушает непрерывно возводимые стены обмана, — считая тему эту исчерпанной, генерал переходит к другой, более сложной: — Не идет из головы ваш доклад о Фроиме Годлевском. Не в смысле доказательств, а в психологическом плане. В этом деле прослеживается соотношение психологии, вырастающей из образа жизни, с образом жизни, порожденным психологией человека. Фроим Годлевский не толкал сына на воровство, не обучал шпионскому делу, но, привив вкус к дармовым деньгам, создал основу для этих и других преступлений. Привык сын швыряться деньгами, это стало смыслом всей жизни. Не было у него патриотических чувств, да и откуда они могли взяться при таком воспитателе. Отец не думал о том, что Советская власть спасла от гибели, думал о том, что лишила возможности иметь свое дело. Боялся Советской власти, жил в страхе перед ответственностью за пособничество фашистским злодеям, за махинации с фруктовой водой. Не знаю, в какой мере прошлое Фроима Годлевского стало известно сыну, но уверен, что ему передалась отцовская психология, отношение к нашему обществу. Обоих манила другая власть: уверовали, что смогут там делать деньги, жить миллионерами. Сложнее со Степаном Петришиным. Несомненно одно: и он клюнул на золотую приманку. Оперативная работа закончена, пора, Михаил Иванович, приступить к следствию. Не знаю, как в ЦРУ расценили таланты Петришина, однако, подсунув такой товар, Годлевский надул хозяев. Конечно, не из-за отсутствия усердия, просто не нашел ничего лучшего. Не срабатывает созданный на Западе миф об угнетении советских евреев. Раздувают его, как мыльный пузырь, рассчитывая получить дивиденды, получают же провалы. Ждал провал и Петришина: он посчитал, что завербовал Ферштмана, а тот стал нашим помощником. И во всем остальном Петришин шел к провалу. Иного быть не могло, если человеком овладели неразборчивость в изыскании средств и непроходящий страх. Кое-как выполнил заказ ЦРУ, отвез в Москву улов, заложил в тайник, извлек оттуда новое задание и желанные деньги. Вернулся во Львов, швырялся деньгами, пьянствовал, но не находил в этом радости. Днем и ночью преследуемый страхом, возненавидел дипломат со шпионским набором и не мог от него отказаться, как от источника привычного образа жизни. Ради этого стремился добыть новые шпионские сведения, рыскал по Львовщине и Закарпатью, кружил возле воинских частей и аэродромов. Снова съездил в Москву, а когда закладывал в тайник очередное донесение, был взят с поличным. Сослужил этот тайник еще одну службу — там был задержан агент ЦРУ. На этом, Михаил Иванович, информация для следственного отдела заканчивается. Кстати, как ведет себя на допросах Мисюра?

— Закончил изобличать Вильгауза, начал давать показания о своей вахманской службе, — усмехнулся полковник Макаров. — Вот последний допрос.

Прочел генерал протокол, вновь перечитывает седьмую страницу:

«Вопрос. Как 18 мая 1943 года вели себя женщины, приводимые с детьми на расстрел?

Ответ. Они вели себя спокойнее мужчин. Наверное потому, что шарфюрер Гайне им объявил: «Сейчас будете расстреляны. Детей женщин, которые будут сопротивляться или кричать, закопают живыми». После этого женщины покорно пошли на расстрел. Не раз видел, как перед расстрелом женщины рукой закрывали детям глаза. Детей, которых приводили без родителей, обычно не расстреливали, кидали живыми в могилу.

Вопрос. Кто из вахманов кидал детей в могилу?

Ответ. Мне трудно вспомнить: прошло много времени. Запомнился случай с Панкратовым, это было третьего дня. Когда около могилы осталось десятка полтора-два детей лет до четырех, шарфюрер Блюм приказал Панкратову сбросить их в могилу. Панкратов это приказание выполнил. Брал по одному, иногда по двое и кидал в яму. Панкратов был очень исполнительный и старательный вахман. Сам никогда не нападал на узника, но добросовестно выполнял все приказы».

Достал Николай Петрович из ящика письменного стола пачку сигарет, закурил. Уже месяц борется с многолетней привычкой, но когда нервничает, все-таки берет сигарету. Поглядывает Макаров на синеватый дымок: «Что стряслось с генералом?»

— Почему тянете с арестом Панкратова? — раздраженно выясняет Шевчук.

— Панкратов в 1951 году был осужден за вахманскую службу, отбыл наказание. По первому обвинению участие в уничтожении узников ему не вменялось, теперь эти эпизоды расследуются.

— И долго они еще будут расследоваться?

— Полагаю, уложимся в две недели.

— Это, Михаил Иванович, предельный срок, — сделал генерал пометку в блокноте, придавил недокуренную сигарету о пепельницу, снова взялся за протокол.

Глава десятая

1

— Гражданин следователь, ошибку сделали, неправильно сделали, так нельзя, — монотонно твердит Панкратов, без возмущения и укоризны.

— Какую ошибку? — спрашивает подполковник Харитоненко.